признакам с Бродским»). Имеющего очень-очень слабый талант Сергея Чудакова тоже приравниваете к Бродскому (причем выдумывая за Бродского – «К слову сказать, я слышал, Бродский как-то обронил о себе и Чудакове, которому посвящал и стихи: «Он талантливее меня!»). Себя, почти не имеющего таланта (сужу по публикациям в интернет-обозрении «Русская жизнь»), тоже, получается, приравниваете к гению Бродскому. Оно, конечно, мели емеля твоя неделя. Жаль только, что неделя эта в России затянулась более чем на десятилетие. Особенно жаль, что уничтожается журнал «Русская жизнь».
«Я ОБЯЗАН высказать Вам КОЕ-ЧТО». За этот перл благодарю! Сразу весь человек – на ладони как живой. Добро пожаловать в «Прививку от бешенства»! Остальное, воля Ваша, как бы избыточно. Достаточно было бы каких-нибудь зверских смайликов типа:
?%%%#??..»^##!?..*??//%**;!?..+%$*#$%;)!!!»
И еще… только чтобы не удалять коммент моего неожиданного оппонента, ради той же первой так понравившейся мне фразы, помещаю здесь для сведения читателей стихотворение самого Бродского (которого я, увы, не знал), посвященное Чудакову (которого мне-таки посчастливилось знавать, и довольно коротко). Кстати, эти строки написаны еще в 1973 г, еще «не поздним» Бродским – якобы на смерть Чудакова, слухи о которой распустил сам Сергей, мастер мистификаций.
НА СМЕРТЬ ДРУГА
Имяреку, тебе, – потому что не станет за труд
из-под камня тебя раздобыть, – от меня, анонима,
как по тем же делам: потому что и с камня сотрут,
так и в силу того, что я сверху и, камня помимо,
чересчур далеко, чтоб тебе различать голоса —
на эзоповой фене в отечестве белых головок,
где на ощупь и слух наколол ты свои полюса
в мокром космосе злых корольков и визгливых сиповок;
имяреку, тебе, сыну вдовой кондукторши от
то ли Духа Святого, то ль поднятой пыли дворовой,
похитителю книг, сочинителю лучшей из од
на паденье А. С. в кружева и к ногам Гончаровой,
слововержцу, лжецу, пожирателю мелкой слезы,
обожателю Энгра, трамвайных звонков, асфоделей,
белозубой змее в колоннаде жандармской кирзы,
одинокому сердцу и телу бессчетных постелей —
да лежится тебе, как в большом оренбургском платке,
в нашей бурой земле, местных труб проходимцу и дыма,
понимавшему жизнь, как пчела на горячем цветке,
и замерзшему насмерть в параднике Третьего Рима.
Может, лучшей и нету на свете калитки в Ничто.
Человек мостовой, ты сказал бы, что лучшей не надо,
вниз по темной реке уплывая в бесцветном пальто,
чьи застежки одни и спасали тебя от распада.
Тщетно драхму во рту твоем ищет угрюмый Харон,
тщетно
