по отношению к Льёвану. Не всё было потеряно – возник шанс затратить меньше усилий для поступления в Константинополь. Доставило двойственное удовольствие погружаться в мысли, обгонявшие будущее: он видел, как через один год войдет в стены самого достойного университета, сможет раскрыть весь потенциал, стать таким исследователем, которого могут удостоить звания научного представителя в какой-нибудь экспедиции на одной из космических колоний. Фантазии не хотели прозябать в лакированном раю академического снобизма, зачитываться философскими размышлениями якобы с «коллегами» – нет, Дэниел принимал прозаичность жизни, и вместе с этим не намеревался действовать по её предначертанным канонам: тщеславие сияло огоньком охватить необъятное, – впечатляться – но уж точно не дослужиться до звания профессора. Он рассчитывал сроки и укладывался примерно в двенадцать лет. Ильверейн сокращал сроки на три года. Оскорбив сгинувшую мадам Джойс «последней тварью», спонтанный энтузиазм сформировать на скорую руку ответ и отправился на ближайшую экспресс-станцию почтового отделения.
В разгар утреннего солнца Дэниел околачивался неприкаянным призраком в толпе центрального бульварчика Мирэдейна. Самокопание преграждало честолюбивые пути. Накладываемые одна на другую мысли никак ставили точки над и, не зажигали наводненные позади мосты – наверное, храбрость не была бросаться вдаль. Наводняло ощущение дежавю – образ мышления лишился внутреннего порядка. Перфекционизм всему виной? Навряд ли – Дэниел страдал нечто другим… Скорее самосаботаж. Сколько приходилось останавливаться и говорить, что задумки и цели выглядят легкомысленными – бессодержательны, эфемерны. Устремления ежечасным колоколом стучали по голове, намекая о предпочтении избежать презренного существования внутри привычек, где он всегда казался невзрачным, тихим, послушным и прилежным мальчиком – именно угодливым мальчиком, а не ответственным и независимым мужчиной. Смирительная рубашка держала в крепких узлах расстроенные подсознательные желания, делала Дэниела безвольной певчей птичкой. Черта пресмыкаться, возведённая в постоянную переменную, из ряда вон осточертела, принцип же советоваться с кем-то увеличивал масштабы уязвимости.
Дэниел по-настоящему выглядел противоречивой откровенной книгой с закрытым смыслом, и открытым финалом, таивший мрачные и пессимистические мысли. Красивые и небольшие миндалевидные глаза отталкивали читателей-прохожих только по тому, что вся его остальная наружность не соответствовала их бессознательным ожиданиям, отторгала потребность обнажить естественно-эмпатическое притяжение.
Прогулка по ухоженной улице Морсел не внушала решимости попадаться кому-нибудь на глаза в гуще компании таких же подростков (только по старше), которые шли с колющим смехом и не стеснялись громкоголосо обсуждать сплетни, скрывшись в одном из городских кафетериев; на противоположной стороне односторонней дороги возле витрины бутика одежды стояла парочка, где молодой человек двадцати трех лет спрашивал,
