на Расстанную улицу.
Мертвецы покидали свои могилы и ждали бутошника с распростертыми объятиями. «Нееельзяяя!» – донеслось оттуда, из тьмы.
Бедные обыватели карабкались на крыши, и сидели там, дрожа от полночной сырости, как растрепанные встревоженные воробьи. Солдаты, напротив, невозмутимо набивали и раскуривали свои глиняные трубочки. Или доставали папиросы, начиненные едким табаком. Там и тут, от Семенцов до Шпалерной, горели во тьме их маленькие колючие огоньки. «Разве ж это наводнение? – сказал, обращаясь к самому себе, бывалый вахмистр – так, невинная шалость. Детский, с позволения сказать, водяной аттракцион!» А между тем беспощадные волны добрались уже до его тяжелых сапог, вцепились в них. «Но-о-о… не шали… не трожь казенного имущества!» – заворчал старый вахмистр, весь в сабельных порезах и дырках от пулевых и картечных ранений – и погрозил воде пальцем, розовым и мясистым, как молочная сосиска. Он подобрал ноги и сел чуть выше, а вода устремилась вслед за ним, не отступая ни на шаг – словно бегемот за своей законной добычей.
Тут я заметил, что немного поодаль проплывала, а еще точнее, дрейфовала с севера на юг новообретенная моя знакомая, Амалия Ивановна Кессельринг, владелица Красного Кабачка. Она ухватилась за какой-то платяной шкаф, вполне еще целый, расположилась там довольно ловко и удобно – даже как-то по-домашнему – и смотрела на происходящее с кривой и ядовитой ухмылкой – так, как и должна смотреть на наводнение видавшая виды столетняя старуха. Чулки и разноцветнее юбки торчали отовсюду из полуоткрытых ящиков, и я даже подумал, что озорной шкаф, приютивший Амалию Ивановну, нарочно поддразнивает меня.
«Это – мое приданое» – горделиво сказала Амалия Ивановна, едва заприметив меня. И прищелкнула языком.
Я поздоровался с нею.
«Здравствуйте – говорю – дорогая Амалия Ивановна. Вас уже отпустили домой?»
«Нет – коротко ответила Амалия Ивановна – не отпустили».
«Как же так? – удивился я – вас же совсем недавно увез куда-то там злой обер-фурьер».
«Тележка утонула, и обер-фурьер тоже утонул, царствие ему небесное – не моргнув глазом, сообщила Амалия Ивановна – одна я на всем белом свете осталась».
Я посочувствовал ей и пообещал, что все еще наладится.
«Гармошка моя, наверное, тоже утопла – предположила Амалия Ивановна. Уголки ее губ чуть дрогнули – Как я теперь буду играть и петь?»
«Может, еще и не утопла – успокоил я свою собеседницу – и вы еще споете».
«Пойдем со мной, касатик, поплыли – предложила она – поплыли обратно, в Красный Кабачок! Садись верхом ко мне на шкаф. Забирайся. Смелее! Тут найдется местечко на двоих. Мы будем вместе до конца дней своих, ты – да я. Мы будем есть калачи и петь песни, мы будем любить друг друга, покуда совсем не умрем».
И она протянула мне руку.
Ну вот еще не хватало. Я лучше пойду прямо
