«Кто здесь? Вот я тебя щас пощекочу. Подставляй пузо-то».
Я попросил не пырять и не щекотать мое пузо без лишней необходимости, потому что директор, узрев мое рваное казенное платье, придет в бешенство и наверняка сократит мое жалованье. А ведь и так все немилосердно вздорожало. Где взять? Как починить? Только швейцар Алексей Петрович, обитающий в деревянной будке под мраморной лестницей, может кое-как заштопать, но поди разбуди его, пока он дрыхнет.
«Да ты, приятель, страшнее морского черта – заметил между прочим бутошник, изучая меня и запихивая в правую ноздрю целую авоську зубодробительного солдатского табаку – вот и лошадка со страху околела. Экая оказия».
«Не могу знать, ваше благородие – смиренно ответил я – вам, конечно же, виднее. Мне кажется, лошадь околела от общего непереносимого ужаса бытия».
Бутошник хмыкнул и на всякий случай пошевелил алебардой неподвижную лошадь. Покачал головой, прикидывая что-то.
«Как ты думаешь, приятель – поинтересовался он вполне дружелюбно – поместится ли задняя нога у меня в будке?»
«Не знаю – честно ответил я – надобно померить».
Становилось зябко.
«Скоро вода доберется и до сих сокровенных мест» – произнес бутошник.
Он снова посмотрел на меня.
«Доберется» – подтвердил я.
Бутошник помолчал какое-то время.
«Нет, братец, ты скорее похож на медузу – умозаключил ночной страж, разглядывая меня так и эдак – медуза и есмь».
«Чего вы хотите – возразил я – Никакая я не медуза. Я – Вячеслав Самсонович, небесный начертатель. Просто я пришел с того берега».
«Ах вон оно что. Пришел. Значит. Начертатель. С того берега. Там, поди, все утопло» – рассудил сообразительный бутошник, понимающе кивнул головой и законопатил вторую, еще пока вакантную ноздрю, шириной в железнодорожный туннель.
«Табак «Отставной» – успел прочитать я на слегка исковерканной и скомканной пачке, прежде чем она исчезла в глубоком безразмерном кармане.
«Табак «Отставной» – отрекомендовал бутошник – табак «Отставной» – всегда со мной».
И он крякнул от физического удовольствия. Лучшего друга, чем солдатский неласковый табачок, тяжелый и веский, как пушечное ядро, в жуткий ночной час и не придумаешь.
«Там, поди, не только все утопло, но и сгорело – заметил бутошник – вон и Песочки полыхают, и Слоновый двор занимается. Уж не твоих ли рук дело, братец?»
«Что за глупости – ответил я – мои руки постоянно заняты карандашами и чернилами. Да и Слоновий двор для меня в некотором смысле священен».
«А за каким чертом ты приперся на Выборгскую сторону, Вячеслав Самсонович? – забеспокоился вдруг бутошник – и снова сердито насупился, а табак «Отставной» с любопытством выглянул из его разгоряченных ноздрей – какого лешего ты здесь забыл?»
«Я иду на Батискафную улицу – ответил я – чтобы найти безымянного капитана».
«Батискафную улицу упразднили, а безымянного капитана повесили на Сенной площади
