заботы, ведь человек практичный готовится к морозам с лета: утепляет на зиму подпол, забивает рамы ватой и тряпками от сквозняков, загружает на хранение в погреб картошку.
Исход стал легок и понятен, словно кто-то шепнул старику, что смерть – и не смерть вовсе, не пустота, не бездействие, не безвоздушный эфир. Он совсем-то не исчезнет, не пропадет, он двинется в увлекательный путь.
В том месте, куда ему предстояло отбыть, жили знакомые люди – будто бы уехали утренним рейсом. В то далекое старика манила любимая – что лучше долгожданного свидания?
Поездка сулила переживания, подобные тем, что он испытывал, будучи молодым. К примеру, вспоминалось о путешествии в Крым.
И вот в мечтах, как наяву, старик снова пил дурман разнотравья. Вдыхая прохладный бриз моря, ловил лицом терпкую соленую пыль.
Поводил плечами, вспоминая дряблыми мышцами былую силу крепких натруженных рук, о которые разбивались тяжелые волны. Из глубины прохладного сада призывной мелодией звучал нежный смех. Жена, увлекая старика за собой, звала танцевать под белые звезды. И они, оглушенные треском цикад, изнывая от любви и зноя, без устали предавались ласкам, а их остро, бессовестно жгла луна.
Собственная смерть, похожая на поездку к морю, открывала для старика приятные перспективы.
Человеку организованному, привыкшему каждый шаг продумывать до мелочей, Василию Ивановичу оставалось лишь навести порядок в делах и в назначенное время отправиться к полустанку – с билетом в одном направлении.
Тамарушка
– Ну, здравствуй, Тамарушка! – Хриплым голосом произнес мужчина. – Царствие небесное!
Дрон обернулся. Спутник, стоя на высокой насыпи, смотрел на крест, в ближайшем ряду от дороги. Его нижняя челюсть подрагивала.
Дрон вернулся к старику, поставил на землю пустое ведро.
Отдышавшись, Василий Иванович с трудом спустился вниз и, протискиваясь по узкому проходу между оградами, вставшими улицей в ряд, бочком стал пробираться к могиле. Дрон машинально шагнул за ним.
– Намедни чистил снег, опять намело, – отряхивая полы пиджака и брюки, сказал мужчина. – И не снег это, кажись. Крупа ли?.. Или дождик?
Он обнажил руку, собирая в ладонь влагу, и ярко-синими не выпитыми глазами удивленно выглянул на Дрона из-под густых черных бровей.
Дрон закурил.
Старик дернул калитку на ограде, но дверь не поддалась. Лед намертво вцепился в железо.
– Чудно – там, у площади на пригорке, ручьи журчат. Скоро цветками вспыхнут проталины. А в здешнем королевстве зима лютует. Вроде и не собирается убираться восвояси. Царство холода, – отметил Дрон.
– Скоро и в наши края весна прилетит, и о нас, горемычных, вспомнит, – сказал Василий Иванович. – Теплом побалует, еще приласкает.
Ежась от ветра, втягивая шею в плечи, Дрон одну за другой застегнул все пуговицы на пальто. Его бил озноб.
– Жена
