слишком много пил и слишком мало спал.
Старший центурион двинулся вперед со словами:
– Его имя значит для меня не больше, чем собачье дерьмо, в которое он превратится, когда я закончу разбираться с ним.
Высокий римский шлем едва не задевал потолок жестким гребнем, от быстрых шагов красный шлем развевался на плечах, кольчуга звенела. Скавр прислонился к косяку, наблюдая за происходящим. Чиновники в ужасе глядели из-за гор пергаментных свитков на это воплощение войны, внезапно возникшее в их маленьком уютном мирке.
Итзалин, погруженный в счета, даже не заметил приближения римлянина. Он продолжал переводить цифры из одной колонки в другую, тщательно проверяя каждый столбец. Итзалину едва перевалило за тридцать, однако это был уже опытный бюрократ. Лицо его было бледным, кожа дряблой, а почерк – уверенным.
Гай Филипп с громким лязгом вырвал меч из медных ножен. Марк бросился вперед – он привел сюда старшего центуриона вовсе не для того, чтобы тот совершил убийство. Однако Гай Филипп с силой опустил меч на письменный стол Итзалина. Чернильница подпрыгнула и перевернулась, костяшки счетов разлетелись в разные стороны.
Чиновник как ужаленный выскочил из-за стола и дико уставился на Гая Филиппа. С криком ужаса он подхватил толстую бухгалтерскую книгу, спасая ее из лужи расплывающихся чернил.
– Что это значит? – вскричал он дрожащим голосом.
– Заткни свою паршивую глотку, ты, мешок гнилых яблок! – басом заревел Гай Филипп. Старший центурион мог перекрыть голосом даже шум битвы; в закрытом помещении его рев звучал просто устрашающе. – Не двигаться! – Он ткнул несчастного бюрократа в грудь, видя, что тот пытается улизнуть. – Ты будешь слушать все, что я сочту нужным тебе сказать!
И Гай Филипп ловко плюнул в чернильницу.
Под пронзительным взором старшего центуриона Итзалин съежился. Что ж, никакого позора в том, что бюрократ перепугался до потери сознания, не было. Огненный взор Гая Филиппа превращал в пыль даже испытанных в боях легионеров.
– Так это ты тот самый гребаный дурень с кочаном капусты на плечах! Это ты валял дурака с жалованьем для моих солдат! – рявкнул старший центурион, кривя губы.
Краска смущения залила сероватое лицо Итзалина.
– Вполне вероятно, что в связи с некоторыми непредвиденными обстоятельствами и задержкой, обусловленной… м-м… досадными недоразумениями и некоторыми промахами в работе, а также… м-м… несколько временных затруднений, усугубленных обилием…
– Хватит молоть чушь! – приказал Гай Филипп. Он не понял и половины из того, что нес бюрократ. Заметив, что все еще держит меч в руке, Гай Филипп вложил гладий в ножны. Теперь он мрачно тыкал в лицо бюрократу пальцем.
Перепуганные глаза Итзалина были прикованы к этому пальцу.
– А теперь слушай меня! Слушай хорошенько, понял? – заговорил ветеран. Итзалин послушно кивнул, не смея поднять глаз. – Это вы, проклятые богами, чернильные души, придумали нанимать солдат! Это вы перестали доверять
