черту мать, никак не отреагировав на мой тоскливый рёв.
Потом она не раз привозила мне модные и дорогие вещи, вот только радости они мне не приносили. Наряженная, как кукла я замирала от ужаса, боясь запачкать или смять это великолепие и снова услышать дышащую холодом фразу, которую я переводила на свой детский язык вполне однозначно: «Я плохая, грязная, меня нельзя любить…»
– Так что случилось? – взлетевшая по лестнице Маришка, запахивает серебристое облако песцового полушубка, окутав меня завораживающим ароматом «Клима».
– Да утро какое-то бестолковое. Сначала замок заел. Никак дверь не могла закрыть и опоздала минуты на три. А первая стилистика. Сама знаешь, Евгеша, никогда не пустит, да ещё и развыступается, а у меня итак уже четыре пропуска. Думаю, дождусь пятиминутки, потом проскочу, может, не заметит. А тут Курасов прётся. Не знаю, что на меня нашло… Короче, нахамила ему по полной. Он меня и выпроводил, судя по всему навсегда… – неохотно сообщаю я.
– Да что ты? – пугается Маришка, – вот обезьяна старая. Приставал что ли?
– Да нет, ты же знаешь, девочки его не интересуют… Сама виновата, надоело всё до чёртиков. Кажется, что иду не туда и делаю совсем не то. Куда ни посмотрю, такая муть, – тут я словно спотыкаюсь, понимая, что не смогу объяснить однокурснице того, что мучило меня последнее время, поскольку даже себе пока ничего не могу объяснить. Да и зачем грузить своими проблемами постороннего человека? Странно, что Маришка, вместо того, чтобы бежать на лекцию продолжает слушать меня, причём смотрит спокойно и доброжелательно, словно ей и впрямь есть дело до моих душевных метаний.
– Знаешь, ты иди, а то и на вторую пару опоздаешь. А я прогуляюсь, подумаю, – не глядя на Маришку деланно равнодушно произношу я и от злости на себя яростно кусаю ноготь. Мне тошно от её доброжелательности, от готовности выслушать и помочь. Наверное, это потому, что сама я не способна вот так запросто, как само собой разумеющееся, отдавать кому-то своё тепло. Да и как можно отдать то, чего нет?
Маришка, видно почувствовав холодок в моём голосе, зябко поёживается, а потом кладёт мне руку на плечо, и тщетно пытаясь поймать мой ускользающий взгляд, говорит:
– Ты не расстраивайся. Если ты что-то для себя решила, то пусть так и будет. Но ведь передумать тоже никогда не поздно, и не нужно себя за это ругать… Если что, вместе пойдём к Калугиной. Ты же знаешь, она сама Курасова не выносит. Терпит его лишь потому, что он бывший гэбэшник. Ну да эти заслуги нынче, скорее минус, чем плюс. Если надумаешь, скажи. Рада буду помочь…
Тёплая Маришкина улыбка способна растопить любое сердце. И во мне тоже что-то оттаивает, но я пугаюсь этой внезапной оттепели. Невнятно пробормотав: «Спасибо, думаю, это ни к чему», – я бросаюсь вниз по лестнице, чувствуя, что Маришка провожает меня взглядом, словно, решая, догнать меня или не стоит. Я прибавляю шаг и слышу, как хлопает входная дверь. Значит,
