смертельный яд. Так что же это за женщина? Назовите ее имя.
– У меня было много женщин! – с вызовом бросил итальянец и, откинувшись на спинку стула, забросил ногу на ногу. Фома Фомич посмотрел на это и подумал, что одной ночи в подвале для Джотто, пожалуй, все-таки мало.
– И всем вы врали про яд, который на самом деле был просто возбуждающим средством?
– Не помню, может быть всем, а может быть и нет!
– Я вижу, что вы по-прежнему не расположены говорить, поэтому снова отправлю вас в камеру.
– Это произвол! – выкрикнул Джотто.
– И в чем же заключается произвол? – спросил начальник сыскной. Он пока не собирался отправлять кондитера в подвал – пугал. Но пугал мягко, по-отечески.
– В том, что меня арестовали и содержат в нечеловеческих условиях…
– Вы, господин Джотто, еще слишком мало живете в России. Вы даже не имеете приблизительного представления о том, что такое нечеловеческие условия. И чтобы этого не узнать, советую вам не испытывать мое терпение. Оно огромное, но не бесконечное.
– Вы что же это, запугиваете меня? – округлил глаза кондитер.
– Нет. Просто даю добрый совет. Итак, предположим, я ничего из того, что вы мне только что сказали, не слышал. Начнем нашу беседу с чистого листа. Назовите мне имя женщины, перед которой хвастались наличием у вас отравы. Не торопитесь с ответом, подумайте. Стоит ли оно того, чтобы снова идти в камеру?
Джотто задумался. Начальник сыскной терпеливо ожидал, когда кондитер заговорит, понимая, что тот стоит на перепутье: назвать имя, выйти из сыскной и отправиться восвояси или же играть в благородство и снова очутиться в этом жутком полицейском подвале. После продолжительного раздумья Джотто разлепил губы и проговорил:
– Я не могу вам назвать имя.
– Вы не можете назвать имя? Почему? Потому, что не знаете его или по какой-то другой причине?
– По другой причине! – торопливо ответил кондитер.
– Я даже не представляю по какой и не осуждаю вас, нам всем иногда хочется показаться благородными. Но вы же понимаете, что женщина, перед которой вы так… – фон Шпинне замолчал, подыскивая подходящее слово, – необдуманно хвастались, может быть причастна к отравлению Скворчанского и всех остальных?
– Как? Как она может быть к этому причастна? – удивленно уставился на фон Шпинне Джотто. – Ведь это не яд!
– А как же дозировка? Вы говорили мне, что если этого снадобья подмешать много, то человек может и умереть.
– Я говорил ей, что яд очень сильный и достаточно одного золотника.
– Она знала, где хранится склянка со снадобьем и, самое главное, как она выглядит? Ведь, как я понимаю, на ней не было никакого пояснительного ярлыка. И в том шкафу, где склянка стояла, наверняка были и другие.
– Я показывал ей…
– Зачем? Достаточно было упомянуть, – проговорил начальник сыскной. По его тону было понятно, что ответа от Джотто он не ждет.
– Вы
