и шея казалась существующей где-то сама по себе, ярче выделяясь на фоне тела. Она сделала глубокий вдох, за которым последовал свистящий выдох. Дома и улицы по-прежнему стояли вокруг, в приоткрытое окно ветер задувал жаркий воздух, пропитанный пылью, оседающей на губах.
«Я не хочу. Меня нет. Меня нет. Забери меня. Исчезнуть. Сотри. Сотри. Не понимаю. Не хочу. Господи. Господи. Господи».
Телефон бессильно валялся на пассажирском сидении, бесполезный, способный выдавать только набор ненужных фраз. Она представила, как где-то сейчас её тело, истыканное трубками, лежит на больничной койке, а вокруг белые холодные стены. И это, наверное, должно было быть так. Наверное, сейчас веки подрагивают, подавая признаки жизни, признаки того, что ещё не кончено. Умереть здесь, чтобы выйти отсюда. Один взгляд в зеркало говорил намного больше о реальности. Кровь, подсыхающая на лице и руках, едкая пыль, впивающаяся в свежие раны – они теперь стали ответом.
Идёт ветер к югу, и переходит к северу,
кружится, кружится на ходу своём,
и возвращается ветер на круги свои. 6
Город был похож на заснувшего бедняка с протянутой рукой, у которого этот жест настолько выработался, что мышцы уже не уставали. Он стоял так всегда, все положенные рабочие часы, а потом будто испарялся до следующего утра. Единственная массивная движущаяся точка плавно пересекала проспект за проспектом, не останавливаясь ни на одном светофоре, и, выехав к самому центру, остановилась, проползла мимо припаркованных авто и снова замерла. Окно водителя открылось, и из него показалась рука, стряхивающая пепел. Голуби – вечные прохожие этих мест, сгрудились около автомобиля, и не улетели, даже когда она открыла дверь и вышла наружу. Никогда прежде не доводилось видеть город таким – огромным в своей пустоте, в той самой беззвучности, которая накрывает сном.
Должно быть, всё перестало под утро. Ведь она отчётливо помнит шум соседей сверху и пьяные крики на улице, из-за которых долго не могла уснуть, ворочалась с боку на бок, и, подперев подбородок подушкой, коротала бессонницу в игре телефона. Да, так было почти каждый вечер и каждую ночь – в последние годы, проведённые в этом городе. Почти каждые. Особенно последние года четыре. А когда всё становится обыденным и регулярным, нетрудно приглушить бдительность. Что-то должно было намекнуть. Не могло не быть знаков. Просто они, обыватели городов, слишком тупые и сонные в ежесекундном безумии, чтобы заметить что-то. Лишний флаер, который суют в руки, краем уха чужой разговор, лента социальной сети – где-то там должны были быть знаки. Вот так сразу не могло ничего случиться, должны были быть намёки, указания, хоть что-нибудь.
А что, если всех выключили, и они свалены сейчас в каком-то амбаре как манекены с никогда не закрывающимися глазами? Когда-то, когда материки ещё не расползлись как сейчас, говорят, первобытные люди перешли с континента Евразия на континент Северная Америка по куску суши, который потом ушёл под воду. А вдруг сейчас все эти куски суши
Еккл 1:6
