детей. Я совсем забыла о детских криках под окном» – усталый мозг прокручивал плёнку.
Но, с другой стороны, это намного проще – когда кто-то другой убивает твоё время за тебя.
Заново обретая время, знакомясь с ним, проходящим сквозь, вскользь, она сначала очень увлеклась кино. Ходила почти на все сеансы, завтракала эклерами в пустом зале перед большим экраном. И, в сущности, было безразлично, что там показывают. Затем можно было выйти на улицу, посреди дня, боже милостивый, в джинсах! – и влиться в броуновское движение людей. Что они там делали посреди рабочего дня? Бежали, конечно, как обычно. Но куда? Она всматривалась в их озабоченные лица, пытаясь угадать, почему они здесь? К пьяным, блаженно, словно котам, раскиданным по лавочкам прямо в центре мегаполиса, вопросов, конечно, не было, равно как и к трудолюбивым нищим на каждом углу. Да и что могло быть лучше, чем лежать вот так, забыв обо всём мире, плюя на него с колокольни своих постулатов, закидываясь дешёвым пойлом и снова впадая в забытьё? Но с дешёвым пойлом она, конечно, поторопилась. Сама однажды тёплым мартовским днём как-то заснула в шубе в обнимку с планшетом у фонтана под бутылочку вина. Но то была горячая пора закрытия сессии под угрозой отчисления, поэтому, конечно, никак не могло относиться к другой глубокой философии, которую транслировали уличные пьянчужки.
Летние веранды с наступлением тепла распахивали свои беседки, и, находя один из укромных столиков с видом на бушующую толпу, она заказывала кофе. С тех пор как бросила алкоголь, она галлонами пила кофе и много курила. И здесь всем было безразлично, что за тело садится за соседний стол, чем оно занимается, на что смотрит. И, конечно, о чем это тело думает. Но все равно она ощущала себя словно на лобном месте, где каждый глоток нужно делать осторожно, каждый поворот головы – украдкой, да и дышалось там не очень. Все говорили. Они непрестанно говорили, гудели, не затыкаясь. То и дело долетали обрывки отношений, бизнеса, обуви, лекарств, йоги и чего-то неразличимого. Вычленить что-нибудь одно и послушать с начала до конца – наверное, каждое это тело было очень интересным. И её, наверное, тоже. Доставать книгу и пытаться её читать в таком шуме было бессмысленно, оставалось только шерстить социальные сети, будто и так мало чужих жизней прилепилось вокруг. Каждая – содержательная до невозможности. Но ехать домой в четыре стены не хотелось. Это было единственное место, куда, перешагнув порог извне, её никогда особо не тянуло. Кроме периода страшного загула с уходом из дома на несколько месяцев. Тогда ей очень хотелось вернуться обратно, но гордость была сильнее. И те три или четыре месяца стали борьбой то ли за свободу, то ли за право кричать, то ли за право вернуться. Конечно, потом дни стали понемногу приходить в порядок, но чека была уже вырвана, и всё последующее стало лишь вопросом времени.
Ночная прохлада проникала внутрь автомобиля, скользя по телу. Она окончательно провалилась куда-то в глубину, но ненадолго. И теперь, ощупывая воздух, неловко двигаясь застывшим телом, открыла глаза. И рваные кадры –
