уже надоело – сменять лихорадку туманностью. И теперь, более-менее оправившись, обрастая какой-то новой кожей, она приняла решение уехать.
В этом мире она знала много мест, куда можно было бы двинуться на машине. И в гараже бывших хозяев дома как раз стояли на выбор пара авто. Судя по одному пустому месту, третий остался где-то в пути, внезапно оставленный исчезнувшим водителем. Ключи аккуратно лежали на маленьком столике при выходе, гараж открылся еле найденной кнопкой на стёртом брелоке. Она закинула в багажник просторного джипа найденную одежду, вытрясла все шкафы, прихватила шкатулку с украшениями, предварительно воткнув в уши пару серёжек из белого золота. На вопрос «зачем» она бы точно не ответила, но привела себя в порядок перед зеркалом, провела рукой по царапинам на лице, которые уже почти затянулись. И подумала о том, как жаль, что никто её сейчас не увидит. Она становилась вдруг хороша – как никогда прежде. Начинало просачиваться тонкое чувство узнавания – как чего-то известного, но забытого.
Она скинула шёлковый халат, надела одно из платьев и потянулась за телефоном.
Вот чёрт.
Закинув в турку кофе и сахар, лениво набрав туда же воды из-под крана, она осторожно поставила её на плиту, уселась на табуретку, закинула ноги на стол. Дорожка от входа была тщательно укрыта зеленью, в которой шныряли коты. Прямо как у подъезда её прежней квартиры, оставленной несколько ночей назад. Семь? Восемь? Десять? Казалось, она держала руку на пульсе практически всё время. Ровно до того момента, как напилась впервые за несколько трезвых лет. Когда-то на днях, когда лихорадка стала спадать, а возвращение цепкости рассудка грозило вернуть её обратно. Отслеживать время становилось всё труднее. Проще считать ночами. Они приходят так навязчиво, что невозможно не заметить. Как полуголодные коты, что жили в подвале под ней тогда. Совсем недавно.
Картинки оборвались звуком глухого выстрела и шипения. Она резко повернулась и выключила плиту. Который по счёту день белоснежную плиту заливает выплюнутый кофе… Узор наслаивался и растекался, образуя газовые облака вокруг конфорок. Она смотрела на него и думала о том, как всегда мечтала дотронуться до скоплений звёзд. До Млечного пути. Из её квартиры никогда не было видно небо. Дорожка от подъезда была единственным свободным пространством. Зимой и осенью только голые ветви скрипели по стёклам. А коты отчего-то менялись практически каждый год. Может быть, умирали. И только одна полуоблезлая из сезона в сезон, бессменная, рожающая мёртвых котят, начинённая паразитами так, что не могла уже нормально есть и постоянно ходила обжирающаяся и голодная. Именно её хотелось забрать и пригреть, но она упрямо не давалась в руки и только с жадностью набрасывалась на еду. Что-то родственное было в ней.
В городе всегда, до тошноты не хватало неба. В нём было всё, что захочешь. И, кажется, не было ничего. Ничто не держало там. Когда все обязательства теперь вдруг отпали – как всегда тайно и стыдно мечталось – город стал ненужным и ещё более чужим, почти что жалким – ненужным, неоправданным.
Что бы
