и во мне. Значит я – не один. Может, и весь мир во мне?..
Мысли, как рыбы, плывут гонимые течением. В воде. В водах. В прозрачности. Идут на нерест. Где они родились? Где родили? Кто она? Во мне? Но кто я? Есть лишь мысль, в которой представление обо мне представляет её. Кто она? – представление представления. Мысль о мысли, рожденная – рождающая – мысль мысли… Моё представление обо мне представляет её. Её представление о себе представляет меня. Наши представления разные. Но, когда мы встречаемся, то забываем об этой иллюзорности, и принимаем всё как настоящее, как правду. Какие мы без представлений? Никакие?..
Антон Львович всё пытался заснуть. И в полудреме всё казалось ему умозрительным: он, она – зримые мысли мыслей о мыслях… Но уже Темнота залила всё черным. Уже не видно ничего…
Подходит весна. Вокруг очарованость.
Пробуждение и очарование.
Ярко светит солнце.
Просыпаются, зеленеют деревья.
Бегают собачки по серому асфальту.
Свистят птички.
В воздухе возбужденность и ожидание расцвета.
Его бесит до дрожи её приказной тон: « Чтоб больше его здесь не было! Хватит этих пьянок!» Её – его «хамство»: « Тебя никто не просил сюда приезжать. Я тебя не звал. Ты сама поселилась. Мне к черту не нужно, чтобы кто-то вмешивался в мою жизнь…» Его доводят её обиды на двое суток: пустой взгляд, молчание. Он хочет избавиться от присутствия её обиды, стянуть её, налипшую на него – делает вид, что ему все равно; шутит, иронизирует – пытается отстраниться от обиженного себя, обиженной её – хочет своей клоунадой вывести её из оцепенения, снять давящий на обоих груз пустоты. Но когда она оттаивает, просит прощение, целует, ласкается – ему становится тошно от собственной обиды, хлынувшей к горлу.
– Хочешь пирожное? – Нет. – Точно не хочешь? – Ты же знаешь, что я их не ем… Дай укусить. – Ты же сказала, что не будешь. – А тебе жалко? Как я не переношу твою жадность! – При чем здесь жадность. Просто, ты сказала, что не будешь. Может, пойти купить? – Не надо. – На, бери. – Не хочу. – О, господи. Слушай, на, бери… Прекрасно. Съела почти все, и весь крем… – Когда ты наконец прекратишь быть жадным. Это просто невыносимо. – Да при чем здесь жадность. Я тебя спросил, – будешь? Ты ответила, – нет. Я тебя еще раз спросил. Нет. Я рассчитывал всё его съесть. Потому и покупал не два, не полтора. Можно было вернуться и купить еще. Но ты опять сказала, что не будешь. А теперь, когда я хотел съесть всё пирожное, я получаю огрызок без крема. – Как я тебя ненавижу. – Ну, и куда ты пошла… Ну и вали. Мне не хватало еще твоих капризов. Баба с возу – коню легче. К черту всё!..
Как-то нам стало грустно. Вернее, пусто. Грустно мне было до того. Она была весела, пыталась меня растормошить. Ей была неприятна моя отстраненность. В конце концов, мне пришлось улечься с ней, ведь мы не были вместе уже несколько дней. Мне не хотелось,
