было пойти на новую должность… Я в ту пору опять уже в цене был. Бригада у меня была, молодежная. Ребята – звери, не работники.
– Да ты бы уж поменьше хвалился, черт косой, – громко одернула из другой комнаты хозяйка. – Старый уж, а все неймется… Как школьник…
– А что? – махнул он рукой: пусть, мол, ворчит, не обращай внимания. – Такой выработки, какую моя бригада показывала, и сегодня мало кто добивается, хотя техника-то не чета тогдашней: и ковш побольше, и мощность. Премии сыпались со всех сторон, благодарности. Тогда и из кино первый раз нагрянули… Вот потому и не советовали мне многие расставаться с рычагами экскаватора. До сих пор кое-кто – соберемся вот так, за столом – вздыхает: «Эх, Егор, загубил ты себя в мехслужбе, от орденов ушел, от славы громкой». А я ничего, не жалею. И в механиках не пропал. Слава, конечно, хорошо, но польза – лучше. Слава – это для себя, а польза – для других, для всех, а для всех – значит, и для меня. Надо было в механики, позвали – пошел. Там знаешь какой бардак был! У-у… А я порядок навел. – Он помолчал. Хитро скосил глазами на Дмитрия, потом опять куда-то на ухо. – Не совсем, правда. Бардака еще хватает. Ты бы, Дима, об этом вот, о недостатках наших лучше написал, а? Понимаешь, поначалу-то у нас, когда мы в рынке-то огляделись малость, дело пошло на лад, и все хорошо было. И работать было интересно. Техника – новая, начальство за людей, за работу болеет, прислушивается к тому, что люди говорят. А теперь… – горестно махнул рукой. – С тех пор как хозяева-то у нас новые объявились да «ООО» свое образовали, и Щеголева стало не узнать. Оборудование изнашивается – смотреть больно. Латать устал. И с отгрузкой руды что-то неладное, мельтешенье какое-то. Всем сырье – так себе, а на экспорт находят как-то участки побогаче. И с объемами экспортными ловчат, похоже.
Это насторожило Дмитрия: «Неужели Щеглов по-крупному финтит?» Но он сказал Егору Ивановичу, что это только предположения, а не факты, и попросил его продолжить рассказ о себе. А тот сел уже на критическую волну и предпочел рассказывать о производственных болячках, о том, что мешает лично ему и другим.
– Понимашь, во где все это у меня сидит, – провел Егор Иванович рукой по горлу. – Как кость.
– Понимаю, – ответил Дмитрий.
– Вы, корреспонденты, много понимаете, – прищурившись, скромно опустил механик глаза к столу, – только не обо всем, что понимаете, говорите.
– Правда? – удивленно глянул на него Дмитрий.
Черт знает, как относиться к такому высказыванию. То ли как к похвале, то ли наоборот.
– Да знаю уж, повидал вашего брата… Последнее время только забывать обо мне стали. С иным и разговаривать-то страшно: ты ему одно талдычишь, а он все равно потом по-своему повернет: как надо ему. А придраться не к чему – все вроде твоими словами сказано, да не так.
– А мне можно рассказывать? – скокетничал Дмитрий.
– Тебе – можно, ты, думаю,
