в едином дыхании повторила за царицей:
– Даруй!
Вложив меч в ножны, Годейра поклонилась храму, положила руку на плечо возничей. Та дернула вожжи, тройка встала на дыбы, затем рванула колесницу и. вымахнула через проход между рядами на главную улицу, ведущую к крепостным воротам. За ней, грохоча копытами о мостовую, устремились конные сотни.
Зимний поход на Кабиру начался.
Годейра сказала себе: после зимнего похода она должна сделать Лоту полемархой. Еще в начале пути они договорились: царица приведет войско к городу и там всю-власть над ним передаст Лоте. Царица верила в подругу, знала, что она проведет бой не только решительно, но и умело. Когда Лота вернется домой с победой, противницы в Священном Совете прикусят языки.
Поэтому все дорожные заботы царица взяла на себя: она шла впереди сотен, высылала разведчиц, искала место для привалов, заботилась о корме для лошадей. Лота шла в хвосте колонны, ей велено было сберегать свои силы для боя.
Легко катится по накатанной дороге колесница. Кони идут ровной рысцой. Чокея сидит на облучке, Лота лежит на шкурах: не то спит, не то дремлет. Дорога нескончаемо длинная, ярко светит луна. От земли идет пар, конец; южной зимы всегда теплый. За день солнце нагревает почву, ночью становится чуть холоднее, и земля дышит запахами весны и возрождения. Чокею тоже клонит ко сну, она изредка оборачивается, бросает взгляд на освещенное луной лицо Лоты, думает. От Лоты веет силой, свежестью и чем-то радостным, необъяснимым. Ей бы в эту пору любить, дарить ласки, сплетать венки из цветов… А она вместо этого трясется на жесткой колеснице, а завтра, быть может, начнет разить врагов мечом и копьем, а лицо ее будет пылать яростью. И словно угадав мысли возничей, Лота, не открывая глаз, спросила;
– Скажи, Чокея, ты любила когда-нибудь? У тебя был… мужчина?
С Чокеи дремоту сняло как рукой. Амазонки никогда при ней не говорили о мужчинах. Они, как ей казалось, презирали их и считали основными врагами. Если нужда заставляла амазонку произносить слово «мужчина», она всегда добавляла «этот презренный скот».
– Там, на моей родине, остался жених. А может, его убили в налете, – грустно отвечает Чокея. – А ты, госпожа, любила?
– Мужчину нельзя полюбить, – Лота открыла глаза, приподнялась на локтях. – Он грязный и дурно пахнет.
– Но мы идем за мужчинами.
– Трутень – не мужчина. Его вымоют в священной воде Фермодонта.
– Амазонки?
– Что ты – рабыни. До агапевессы амазонка ни за что не прикоснется к мужчине рукой. Только оружием.
– Ты была на агапевессе?
Лота отрицательно покачала головой.
– Почему? Ведь ты, я знаю, четырежды бывала в зимних походах и приводила немало пленных.
– Я продавала их. Моя мать не хочет иметь рабынь… Мы строили дом, и нужны были деньги.
– Я не знала,
