целью было сохранить преданность, а следовательно, подати от местных племен. Однако и представителей коренных народов можно было пытать, если из Москвы приходило особое разрешение[379].
Государство внимательно следило за палачами, что тоже ограничивало злоупотребления. В августе 1684 года работник Кирилло-Белозерского монастыря Матвей Никифоров, обвиненный в убийстве, подал челобитную: он жаловался, что во время пытки палач бил его по телу кулаками и задавил «петлей». Палача допросили, но он все отрицал. Однако на очной ставке палач признался: он не помнит, что именно делал, потому что был пьян, а на первом допросе солгал. Воевода приказал бить его публично перед приказной избой батогами «вместо кнута», потому что палач дал ложные показания и «чтоб ему впредь неповадно было в застенок пьяну приходить»[380].
Подсудимые могли подать в суд, если пытку проводили с нарушениями процедуры. Например, в двух случаях 1636 года ответчики подали жалобу на то, что их пытали «без государева указу». В 1670 году ответчик дал еще более подробное описание правильной процедуры, когда заявил, что его жену пытали неправедно «без великого государя указу и без розыску». В других случаях указывали на отсутствие достаточного основания: в 1645 году ответчик жаловался, что его арестовали и отправили на пытку «без поличного, без лихованых обысков [обвинения от других преступников. – Примеч. авт.] по челобитью моих недрузей»[381]. Когда в декабре 1692 года севский сын боярский Ефрем Ломов был убит в драке, его сыновья взяли правосудие в свои руки: они нашли подозреваемых, избили их и сдали воеводе Севска, который провел следствие и пытку, несмотря на нарушение процедуры. Обвиненные подали в суд, указав, что сыновья Ломова действовали «без розыску, и без очных ставок, и бес поличного и не по лихованым скаскам». В 1649 году один дворянин жаловался, что его сыновей ложно обвинили в конокрадстве и пытали «без суда, без сыску и без полишнова». Он подал жалобу на бесчестье и физические повреждения от пытки[382].
Два других ограничения для применения пытки часто встречались в Западной Европе, но крайне редко в Московском государстве. Первое – свидетели. Они едва упоминаются в московских законах и почти никогда – в описаниях практики. Присутствие свидетелей при пытке вытекает из указа 1683 года, который разрешал истцу отказаться от права присутствовать на пытке. М.М. Богословский писал, что на Севере, где были сильны традиции местного самоуправления, свидетельство при пытке было одной из привилегий выборных от «мира», так называемых «добрых людей». В деле 1621 года есть открытый приказ: окольничий и два дьяка должны присутствовать на пытке. Но рядовая документация не сохранила указаний на то, что за пыткой наблюдали истцы или нейтральные свидетели: только палач, его помощники, проводивший допрос судья и писец, ведший протокол. Якоб Рейтенфельс, посетивший московский двор в начале 1670-х годов, мельком упоминает присутствовавших при пытке, когда рассказывает
Новоуказные статьи 1669 г., ст. 28, 108: ПРП. Т. VII. С. 408, 429. РГАДА. Ф. 1122. № 1548, 3 Л. (1682). ПСЗ. Т. III. № 1526 (1695).
РГАДА. Ф. 1107. № 3187. Л. 10 (1684).
СИДГ. № 259 (1636); РГАДА. Ф. 141. 1636 г. № 25. Л. 36 (1636).
РГАДА. Ф. 210. Приказной стол. Стб. 1539. Л. 290 (1692); Стб. 263. Л. 512–513 (1649).
