и, не успел он моргнуть, сбила его с ног.
– Ты мне ещё за тот бой должен! – огрызнулась она, уходя.
И, уходя, качала бёдрами.
Её шаги растаяли, осенний лес был тих. Любор поднялся с земли и огляделся – вдруг кто видел. Опасения оправдались, на прогалине стоял человек и глядел в его сторону. Высокий, широкоплечий, но худой, с длинной белой бородёнкой в чёрном колпаке. Это был грек.
– Чего тебе, чёрный? – со стыдливой обидой крикнул Любор.
Монах, словно это был приказ, смиренно поклонился и пошёл к нему. А, подошед, перекрестился и перекрестил Любора, а тот отмахнулся, как от комара.
– Ты это брось, жрец, – Любор отступил.
– Оно во благо. Крестное знамение. Спасёт и сохранит.
– От чего спасёт? Никто не нападает.
– От сетей мира сего.
– Каких таких сетей?
– Соблазны, страсти… грехи. Они терзают нас всех. Я знаю, что и тебя. Потому что во всех нас это жало.
– Ты говоришь туманно жрец, но ты сам всё видел, – Любор кивнул в сторону, куда ушла Янка.
– Страсть по жёнам – тоже сеть, – сказал Филипп, – И ты попался в неё.
– Не нравится мне в сетях быть. Лучше рыбаком. Поймать бы такую рыбку! – Любор улыбнулся, и решил попытать грека, – Знаешь, как? Ты же столько видел, небось. И как с жёнами быть знаешь.
– Мы, монахи, жён обходим стороной.
– Почему?
– Обет. Они только нарушают тишину духа, в которой может открыться Бог.
– Не понимаю, зачем такой обет брать? Заставляет кто?
– С ним проще. Поверь. Но тебе то не обязательно… А вот с этой древлянкой я общался давеча.
– Да ну! – Любор хлопнул грека по плечу, – Говори. О чём?
– Хочет она домой больно. Как бы не ушла по весне.
Любор помрачнел.
– Думаешь, уйдёт? Леса… куда ж она одна? Да и как же… Неужели? Как бы её остановить? Ты можешь, чернец? Ты же умный.
– Не мудрей природы женской. А уж коли непокорная…
– Эх ты! И как быть?
– Тут только одно может помочь. Муж ей нужен. Любимый и суровый.
Любор помолчал, смерил грека взглядом, а тот опустил очи долу и вздохнул.
– Хорошо говоришь, – сказал Любор, – Мне такое любо… Кто ж ей мужем будет?
– В этих вопросах, княжич, я не силён. Не монашеского ума дело.
– Однако ты предлагаешь это. Значит, есть что у тебя на уме?
– Только бы Господь Бог на уме был, и на языке… остальное не нужно.
– Что ж в этом вашем Господе Боге такое, что даже о девицах думать не хочешь? Или старый уже? – Любор рассмеялся, – Вроде не старик. А чудной ты, право, чудной.
– Бог рассудит.
– И имя чудное у тебя. Филипп…
– Как у одного из апостолов, – грек перекрестился.
– Это кто такие?
– Ученики
