что последний раз его имя прозвучало, когда он венчался в церкви.
Кульбач: Обозвали Кульбачом.
Имя – как удар бичом!
Я буквально возмущён.
Ведь иначе был крещён!
Дали имя при крещеньи,
Не вошло оно в общенье,
Будто даденное зря.
Вспомнил лишь у алтаря.
Еросим: Выветрилось что ль былое?
Кульбач: Как стоял у аналоя,
Еле вспомнил, прям беда!
А другое навсегда
Прилепилось, как вросло.
Прижилось как ремесло.
Если же разговор заходил о Москве, близость первопрестольной добавляло жителям Посада гордости. Хотя далеко не каждый из них за свою жизнь успевал побывать в допетровской столице, посадцы были уверенны, что захоти они, так в любой момент могли бы запросто туда смотаться, дабы подивиться на древний кремль и полюбоваться обилием великолепных храмов. Однако, имея такую возможность, мало кто воочию видел все эти исторические и архитектурные шедевры, вначале откладывая поездку на потом, мол, всегда успеется, а потом этот самый пресловутый потом почему-то так и не наступал. Возможно, выросшие в глубинке, посадцы боялись больших городов примерно так же, как селяне уездных.
Тем не менее, благочестивые граждане Посада не мучились той провинциальной хандрой, что как паутина окутывала другие российские городишки, ибо хозяйственные, хваткие в работе, предприимчивые местные владельцы бесчисленных мастерских, ремесленных и торговых лавок всегда были чем-то заняты. То есть всё их время уходило либо на решение насущных вопросов, связанных с семейным бизнесом, либо на обсуждение важных философских, житейских и учёных тем, либо все они были всецело поглощены улаживанием тех конфликтов и неурядиц, что постоянно сотрясали патриархальный уклад уездного городка благодаря стараниям своих же собственных жён, столь искусных в распускании сплетен, слухов и выдумывании всевозможных небылиц.
Иногда такие заварушки затягивали в свой водоворот даже большую часть мужского населения Посада, после чего «попавшиеся на удочку счастливцы», годами стремящиеся выглядеть солидно и с достоинством, но по воле случая и при содействии своих благоверных оказавшиеся в стане недотёп, ещё долго с недоумением чесали макушки, удивляясь непостижимой досужести женского пола, сумевшего вовлечь-таки их, мужчин, в «подлые бабские дрязги». Та же Северина была горазда самолично придумать какую-нибудь нелепицу и пристать к мужу Киприянту с вопросом, а вернее с допросом, почему так о нём судачат на Посаде. Недоумённый и удручённый Киприянт уже устал оправдываться и доказывать супруге, что он тут ни при чём: не виновен, не замешан, никогда «ни сном, ни духом».
Киприянт: Что за подлое житьё!
Распроклятое бабьё
Вечно чё-то выплетает.
Зла на сучек не хватает!
Сосед Киприянта Покерий очень сочувствовал бедолаге.
Покерий: Да, бабёнки посудачат —
Вся округу озадачат.
