обратиться б мог
и вы бы, слух к его словам
склонив, впустили на порог.
Беренгьера в сопровождении служанки подошла к входу в зал. Там стоял Гвидо Гоасс, на самом пороге, прислонившись плечом к стене. Беренгьера шепотом велела служанке не прерывать певицу, а когда допоет – направить на кухню.
О мой Прекрасный Господин,
признайтесь, клятвы забывать
учил вас ветер с тех вершин,
где никому вовек бывать
не довелось, и потому
завидую тому, кто б мог
о верности сказать ему —
и к вам явиться на порог.
– Ах, эта милая манера прятать подлинное имя дамы за мужским прозвищем! – воскликнула Беренгьера, коснувшись локтя сестриного жениха. Гвидо вздрогнул. – Послушайте, дорогой Гвидо, – могу я так назвать вас, ведь вы не более чем через час станете мне братом? Так вот, мой любезный Гвидо, – ворковала Беренгьера, не обращая внимание на странное выражение, совершенно изменившее лицо Гоасса, – так вот: если бы не знать об этой моде, можно было бы думать, что песня посвящена вам. А так – всё просто! Влюбленный трубадур посылает песню моей сестрице, не успела она еще стать дамой! Берегитесь, милый Гвидо. Что-то будет дальше? А кансона нехороша, хотя мотив очень мил. Но слова чересчур просты. Как вы находите, любезный Гвидо? Но ах! Что за дурной вкус! Почему с этой целью выбрана жонглерка? В день свадьбы, в доме невесты! Это ужасно – при той репутации, которой пользуются эти девицы, если можно так называть их… Отчего же вы молчите?
Но Гвидо не отвечал.
– Гвидо, дорогой, разве так вы должны бы попрощаться со мной перед вашей свадьбой?
– Сенья Беренгьера, простите. Но того, что было в детстве, уже нет.
– Я знаю, милый Гвидо, я давно догадалась. Но никогда – слышите – никогда я не прощу вам, что вы не собрались с духом и не открылись мне, не отпустили на волю мое сердце. Вы смогли признаться моей сестре, но не мне, не мне, которую называли возлюбленной…
– Сенья Беренгьера! Ваша сестра сказала вам?
– Аудьярта? Да ни за что, вы разве не знаете ее?
– Вы подслушивали?!
– Я только этим и занимаюсь! Иначе откуда мне знать, что меня ждет? Никогда не прощу. Всю жизнь буду молиться, чтоб вам не знать счастья с Аудьяртой. Ради этого, пожалуй, стоит уйти в монастырь.
И Беренгьера, громко хохоча, убежала. Гоасс сделал несколько шагов ей вслед, но остановился, оглянулся, словно хотел вернуться в зал. И все-таки пошел прочь.
О, мой Прекрасный Господин,
воде пристало ликовать,
как, вырываясь из плотин
на волю, примется плясать
и петь; и право не пойму,
тому, кто вас назвать бы мог, —
зачем завидую ему,
сама придя к вам на порог.
Мадонна Эрменхильда задержалась около кухни, отдавая распоряжения, уточняя
