вот так и вот так. Твоего лица совсем не видно, шпильки держатся прочно. Не бойся. Теперь венец. Покачай головой. Ты должна чувствовать себя уверенно.
– А будет ли венчание действительно, если меня будут называть твоим именем?
– Об этом некогда и некого спросить. Но ведь обряд свершат над тобой. И в верности и любви Гоасс поклянется тебе. А ты – ему. Пусть Бог с меня за это взыщет. Теперь – прощай. Сестра. Сестра. Мы дружили бы с тобой, правда? Если твой супруг позволит, приезжай навестить меня.
– Куда?
– Я сообщу. Прощай.
И Аудьярта тенью выскользнула из комнаты. Она взяла только плащ и сумку Мауры.
Беренгьера решительно шагала по коридору. Она не знала, что сделает, но понимала: остановить ее некому. А сделать сейчас она может только что-нибудь уж очень страшное. Если уж делать. Иначе – нечего и браться. Ах, кто бы остановил ее! Кто там впереди? Стремянный Гоасса, нашего женишка? Ах, трусишка Гвидо не пошел против отцовской воли. Женится, как велели. Тьфу на такого жениха. Не нужен мне такой. И на стремянного его – тьфу. А мне… Мне такой нужен, чтобы… чтобы… Таких и нет на свете. Если и Гоасс не такой – то некому уже.
– Уступай дорогу благородным, болван неотесаный! – рявкнула Беренгьера, налетев на не успевшего увернуться Фаусто. Он поспешно склонился перед сеньей Беренгьерой, бормоча извинения, а из-под полы его куртки выпал и с нежным стуком упал, и чудесно засиял на темном полу белый, расшитый серебром и жемчугом веер-флажок.
– Ой, – сказала Беренгьера. – Ты нашел его? Нет. Почему ты прячешь глаза, Фаусто? Ты не мог его найти сейчас. Одежда сухая.
Она протянула руку и ощупала куртку на груди Фаусто, провела ладонью по рукаву.
– Что же, ты, выходит, украл его, Фаусто?
– Нет, сенья, – замотал головой слуга. – Выслушайте меня…
Беренгьера присела и хотела поднять веер, но рука Фаусто легла на ее пальцы.
– Что?!
Они стояли на коленях друг напротив друга, наклонившись, и от этого их лица оказались еще ближе, и, не в силах вынести гневного пламени ее глаз, Фаусто признался:
– Я не крал. Я люблю вас.
О, все что он думал о Беренгьере, было справедливо. Она была и надменна, и капризна, и себялюбива. Но за последние пару часов ее сердце пережило столько, что наконец повзрослело, и она сумела понять, что говорит ей Фаусто. А он говорил еще вот что:
– Я знаю, сенья, вы не хотите в монастырь. Так давайте я увезу вас, а потом вас найдут. За это не наказывают, но в монастырь… может быть, ваши родители передумают и найдут вам жениха.
– Не наказывают девушек, – поправила его Беренгьера. – А что сделают с тобой?
– Ничего, – отмахнулся Фаусто. – Ничего.
– Ах, вот как, – Беренгьера посмотрела на Фаусто широко раскрытыми глазами. – Ты готов даже умереть. А скажи мне, мог бы ты увезти меня так, чтобы нас никто не нашел?
– Это еще проще, –
