видна.До корней души
Я обнажена.
А еще вплети
Тёмный фиолет.
За твое «прости!»
Мне прощенья нет.
Тенью глаз не трожь.
Обведи края.
И тогда поймёшь,
Как любил меня.
Эману Элька
Бросил бы перчатку
и на три шага…
Но нельзя так сделать —
строг Устав дуэли:
у барьера бьются только господа.
Эля, если скажешь: «Он меня унизил!
Загоню я пулю в Лафаря2 пистоль —
смоет оскорбление супостата кровь»…
Не гневи подруга сердца моего:
не ходи по краю, обнажив бедро!!!
Пропасть
Бездна – это не взгляд во тьму,
А то, что видно тебе одному.
Что счастье прожито, а не изведано,
И дни не складываются в последовательность,
Они срываются по отвесной —
Цель отразила красоту в неизвестность.
Пропасть – это если не совместить
Красоту «люблю» и правду «прости».
Жизнь дана,
чтобы прожить не иначе как цельно и
неиспытанное, неизведанное,
но предоставленное
разрывает на части её смысл,
скрывая тайну ее красоты.
Так птице,
рождённой чтобы летать, но
неиспытавшей своим крылом силу ветра,
невозможно себя сравнить с теми,
кто парит высоко в облаках,
словно играя с ветром.
Если Он или Она
соизмеряют возможное с невозможным,
ищут оправдание несовместимости чувств,
то «люблю» и «прости»,
не без причины, всегда нетерпимы!
Бездна – лежит между ними!
Не пущай ты мужа до Парижу
Свези меня до городу Парижу
Жена сказала мужу, тронув грыжу,
Нажитую чрезмерною работой:
Свези меня до городу Парижу
Мне от Буренок отдохнуть охота.
За всю-то жизнь была два раза в Туле,
Когда меня свозить просила в Сочи.
Как проклятая тридцать лет мантулю
За просто так с утра до темной ночи.
Не стану я с французиками шашни
Крутить. Ведь я верна до гроба мужу
Хочу увидеть Эфелёву башню
и на шесте вертнуться в Мурен Лужу.
Что есть такое шест? Так это палка.
Ты, Ваня, будто первый раз родился.
Жену Ивану стало очень жалко.
И закурив он скупо прослезился.
Что видела жена моя по факту?
Ни праздников, ни шоу, ни веселья.
Пошёл в сарай, завел свой старый трактор
Повез жену на поле Елисея.
Возил свою в двенадцатом
Дантес выстрелил первым. Пушкин упал. Раненый поэт остановил француза на том же месте, и так как в его пистолет набился снег, Данзас подал ему другой. Опершись на левую руку, Пушкин выстрелил и ранил своего противника в запястье. Таким образом, оба пистолета побывали в руках Пушкина в этот день.«Вечером ему сделалось хуже. В продолжение ночи страдания Пушкина до того усилились, что он решил застрелиться». Со слов Данзаса в ночь с 27 на 28 января Пушкин хотел в последний раз спустить курок. Позвав человека, он велел подать ему один из ящиков стола и спрятал пистолеты под одеяло, но бдительный Данзас отобрал их у поэта. После дуэли пистолеты исчезли из поля зрения пушкинистов на целый век. Сенсация разразилась на юбилейной выставке в Париже в 1937 году Серж Лафарь явил миру те самые пистолеты.
