сценка на улице, где мы стояли в очереди, или на общей кухне, игра с детьми во дворе, сценка из живого настоящего Зоо на Зверинской и многое другое. Но далеко не всё и не всех я принимала и звала в мой «Кокон», многое из него просто изгонялось, как случайно залетевшая в комнату большая осенняя жужжащая муха или оса. Принцип сохранения внутренней гармонии этого маленького мира превалировал, но непредсказуемо было то, что от меня самой он, пожалуй, зависел не вполне. Гармония была строга, значительно строже дедушки и мамы: у неё были свои законы, за нарушение которых можно было поплатиться утратой пропуска в её миры. Она уже и тогда была превыше моей любимой безудержной фантазии.
А кем же была при этом я сама – режиссёром? Да нет, я скорее была всей труппой, каждым по очереди, – это напоминало чтение пьесы в театре одного актёра. Но главное было не в этом, моей ведущей ролью была пружина действия. И чтобы попасть в свой волшебный мир, я вначале должна была подпрыгнуть на месте и закружиться как волчок, да и возвращалась я на мамин голос также прыжком. Играют ли с детьми, вообще-то говоря, эльфы и феи, как в «Питере Пэне» (который, кстати сказать, тогда не входил в круг детского чтения и был прочитан мной годы спустя), я толком не знала (и не стала бы отвечать на этот вопрос), но в глубине души была уверена, что – да…
Своим «Коконом», как его ни назови: мирком ли или моим собственным маленьким театром, – я очень дорожила, ничуть не менее (более!), чем домашним уютом да и красотой большого окружающего мира (ведь я жила в Ленинграде, на одной из его прекрасных и несчастных площадей) или чем маминой музыкой… Честно говоря, я дорожила им больше всего. И только любовь к близким была ещё выше и больше этого, я это понимала и принимала, но почему-то не без затаённой грусти.
Я обладала огромным аппетитом к жизни – в те ранние годы девяти жизней и тридцати городов мне было, может быть, мало, – но любя беготню, всевозможные приключения (да и вкусно поесть), по-настоящему и до подлинной страсти я любила только книги и чтение. Дело доходило до курьёзов. Как-то раз отец, чтобы обратить это в шутку, дал мне почитать брошюру «Железнодорожное расписание». Увидев, что я и её читаю с жадностью, он назвал меня пожирательницей всего напечатанного, которой всё равно что читать.
Но названия иных станций – Ржевка, Саблино, Сосново, Бернгардовка, Выборг – были так хороши, что все они сразу (моментально!) запоминались, а некоторые другие, непонятные, были такими смешными – например, Васкелово (там, наверное, ловили кота Ваську, а потом бросили и оставили его жить в полнейшем покое и забвении) или Токсово (где, быть может, проживала когда-то смешная мисс Токс из Диккенса, этот отрывок мне как-то читала вслух сестра отца, тётя Соня), – всё это было прелестно самой своей нелепостью и тоже сразу запоминалось. Но как же мне было рассказать об этом отцу, которого я стеснялась, – сверхзанятому и почти не обращающему внимания ни на что, кроме работы?
К сожалению, внешне я была
