что-то у нас трагически не выходило, и в первую очередь потому, что мама, умеющая всё, но не только чуждая детской педагогике – это как раз было только к лучшему, – а ещё и позабывшая из-за своей трудной и взрослой жизни о том, что «детский мир» – это не только большой отдел игрушек (или даже огромный универмаг для детей ДЛТ), слишком уж серьёзно подходила к делу. А играть вместе мы никогда не умели, мы вместе только делали чёрную работу – такую, как стояние в очередях и мытьё полов (хотя в последнем моя доля участия была более чем скромной – я носила за ней ведро, меняя в нём воду, и полоскала тряпку). И ещё мы вместе увлекались фильмами и музыкой, но увы, моё восхищение последней было тогда ещё искусственным, вернее – немного наигранным или не вполне настоящим.
Нежно любя друг друга и проводя всё время вместе, мы, тем не менее, не жили общей жизнью. Ну и наконец, у меня от природы были посредственные способности ко всему тому, чем она была так щедро одарена, и оттого мне было совсем неинтересно заниматься этим прежде времени. Больнее же всего было сознавать, что я разочаровываю и огорчаю её своей бездарностью, а вот другие девочки на моём месте…
Рассказ третий. Летние фотокарточки с мамой и дедушкой
Я прекрасно понимала тогда, что нравлюсь маме только потому, что я её девочка, и поэтому бывала рада (хотя и в меру), когда она наряжала меня как куклу, а также и тому, что у меня красиво вились волосы. Но так как я не была на неё похожа и поэтому внешней красоты мне явно недоставало, мне также очень хотелось быть хорошей – для неё и в её глазах, быть серьёзной, доброй, отзывчивой (как раз эти качества она ценила в людях).
Но и тут мои старания приводили к каким-то странным последствиям, и я каждый раз попадала впросак. Таких случаев было много, но лучше всего это «проболталось» в фотографиях с пирожками и пирожными, которые я тоже любила, хотя аппетит к чтению книг и приключениям был куда сильней.
Как-то раз на моём дне рождения (на всё том же злополучном шестилетии) были на столе мамины знаменитые тоненькие пирожки с капустой и паштетом, которые назывались «французскими» (из слоёного теста). Было много вкусного, голодные времена для всех уже кончались, и в том, как в домах всех друзей и родных накрывались столы и тщательно изобретались (да нет, находились – в старых поваренных книгах) новейшие блюда для гостей, проявляло себя огромное облегчение. Но наряду с ним прятались невесёлые воспоминания пережитых голодных лет.
Мы, дети, не усидели за столом и вместе решили вернуться к нему после игр. Играли мы бурно, горячо и долго, кое-кто (в том числе и я) мимоходом подбегал к столу, чтобы угоститься пирожком или глотнуть чаю или морса. Никто, а я в особенности, при этом не соблюдал этикета. Когда все сели за стол (гости, кроме Юры Скворцова, были детьми друзей моих родителей), один мальчик года на два помладше заплакал, потому что у него кто-то взял с тарелки что-то вкусное. Его успокоили,
