такой светской, Яна, ну точно как из книги – направляет ее ход, неторопливо, размеренно, растягивая удовольствие, рассуждает о выставках и поэтах, о кино и о музыке, критикует наш климат и состояние этого корпуса, прерывает рассуждения смехом и шутками там, где они наиболее уместны. И в постели… Называл меня богиней. Он слишком тридцатилетний, Яна, одним словом, и по-другому не назовешь.
– Он жук, – произнесла вдруг Яна. – Жук, как есть.
– Жук?
– Всё, что ты описала, это жук. Летает вокруг тебя, жужжит со всех сторон, хитрый, обходительный, читает тебе стих, одновременно набирая пинкод от карты. Это жук.
– Да, похоже… – Лиза подумала еще секунду. – Действительно, жук! – она вновь обрадовалась, как радуются дети, когда то описание, которое удалось найти Яне, вдруг очень понравилось ей и показалось замечательным.
– Но жук-то он жук… Только после я оказалась у Леши, а там больная ворона, на которую он просит денег. И куча вещей в углу комнаты. И дорожный знак на стене. И Гусь, который храпел на диване, открыв рот так, что ворона, если бы вылетела из клетки, села бы туда, как в гнездо.
– Взглянув на всё это уже в тысячный раз, я решила: достаточно, я хотела уйти в тот же вечер, уйти навсегда, совсем его больше не видеть, вычеркнуть из жизни вместе со всем его Ховринским районом и со всеми воронами… А он укрыл меня пледом и стал рассказывать дурацкую историю, как в детстве упал в ящик с помидорами.
Яна слушала, печально улыбаясь; она понимала всё, что требовало, по мысли Лизы, долгих эмоциональных объяснений, сравнений и описаний, еще до того, как та вообще начинала говорить. Яна слушала молча и сопереживала в душе, и жалея, и понимая Лизу, и желая объяснить ей всё то, что для нее самой будто с рождения казалось очевидным и простым.
– Нет, я знаю, что нужно выбрать, – продолжала Лиза, речь которой можно было бы выключить на несколько минут, будто рекламу в телевизоре, а заем включить вновь и обнаружить, что ничего не упустил. – Но как мне выбрать? Деньги или ворона, поэзия или Гусь, вино из Италии или пиво зажигалкой? Как выбрать, Яна? Я знаю, насколько это смешно и грустно, насколько тривиально – но мне не легче. Ведь я же прекрасна, я же достойна всего – и если не лучшего, то хотя бы вина к ужину, это такая малость! Но он укрывает меня пледом, и… А там – там столько слов, там столько лирики… Там можно заказывать десять блюд из меню, можно сказать: «Чехов», и тебя поймут…
Яна по-прежнему сидела на узкой батарее, и это стало уже причинять ей боль, но она всё не вставала. В какую-то секунду Яна действительно словно выключила у рекламы звук – казалось, будто ушла в себя, растворилась в мыслях. Но мыслей не было. Лишь странное неожиданное бессилие – мерк свет и бледнели цвета окружающего мира; ощущение суеты сует, легкомысленной глупости, безвыходной беспокойной активности, не затихающей никогда и непрестанно что-либо ищущей, почувствовалось Яной одновременно во всём, что составляло смысл и суть Лизиной
