в маленькой квартирке неподалеку от Эйфелевой башни.
«Наверное, без Герды Эндре не стал бы тем, кем он стал, – считает Эва Бешнё. – Она подняла его, дала ему направление… Он никогда не хотел жить обычной жизнью, поэтому, когда дела шли плохо, он пил и играл в азартные игры. Когда они встретились, он шел по плохому пути. Думаю, без нее он бы быстро и плохо кончил».
Осенью в письме к матери Эндре сообщил, что нашел для Герды работу – это была продажа фотографий для нового агентства Alliance, которым управляла чрезвычайно эффектная и красивая женщина по имени Мария Эйснер[46]. Сам Эндре в это время получил должность «приходящего» фоторедактора в ежемесячном японском журнале, который выпускало издательство Mainichi Press[47].
Примерно в это же время Юлия сообщила Эндре, что собирается навестить сестер, переехавших в Нью-Йорк. При этом она, похоже, не сказала ему, что развелась с мужем. По словам одного из родственников Эндре, выживших в войне, азартные игры, к которым пристрастился Дежё, наконец добили семейный бизнес, а вместе с ним и брак Фридманов. Через год, по свидетельству этого родственника, Дежё сыграл свою последнюю партию, в которой, как выразилась Рут Серф, «он и проиграл свою жизнь».
Еще до того, как Дежё, видимо, покончил жизнь самоубийством, к Эндре в Париже присоединился его младший брат Корнелл. Он надеялся стать врачом, но пока, не зная французского, начал проявлять фотографии Эндре, а затем и снимки Чима и Картье-Брессона. В конце концов он превратил ванную своего гостиничного номера в фотолабораторию. «Это было на улице Вавен, в небольшом отеле, окна которого выходили на Café du Dme. Моя комната была на верхнем этаже, и, высунув голову из слухового окна, я мог видеть Dme, в котором встречались и пили кофе едва ли не все фотографы, художники, иностранцы, философы и простые парижане того времени»[48].
В апреле 1936 года Эндре написал матери (снова на листе бумаги из кафе Dme), что в его жизни произошел новый и неожиданный поворот: из бездомного бродяги он превратился в респектабельного буржуа. Это превращение, произошедшее благодаря Герде, и близко не было религиозным преображением или обращением к иудаизму. Тем не менее он принял новое имя, соответствующее его новому статусу[49].
О том, как именно Эндре Фридман превратился в Роберта Капу, рассказал в 1947 году Джон Херси[50]. «Эндре и Герда решили создать ассоциацию из трех человек. Герда, работавшая в фотоагентстве, должна была выполнять функции секретаря и торгового представителя; Эндре выступал как сотрудник, проявлявший в фотолаборатории снимки заезжей знаменитости. Наконец, эти двое должны были играть роль наемных рабочих у некоего богатого, знаменитого и талантливого (воображаемого) американского фотографа по имени Роберт Капа, который сейчас якобы находится во Франции[51].
В том же 1947 году Роберт Капа сам объяснил в интервью по радио, как он пришел к идее сменить имя:
– Мое
В других письмах к матери того времени он рассказывал, что сейчас его больше интересует кинопроизводство, чем фотография. Многие другие фотографы его круга, в том числе Картье-Брессон, также работали в кинематографе. После отъезда из Будапешта Эндре стал страстным поклонником французского кино. В этом он был не одинок – новый вид искусства увлек всю Францию. Доля кино в доходах от развлечений в Париже выросла с 40 % в 1929 году до поразительных 72 % в 1939-м. В мае 1940 года, когда немецкие танки пошли по кукурузным полям Северной Франции, в кинотеатрах Парижа побывало более трех миллионов зрителей (
Корнелл Капа, интервью. См.
Примерно в то же время Герда тоже изменила фамилию с непроизносимой Pohorylles на более легкую – Taro. Считается, что ее вдохновило на это имя популярного в то время в Париже японского художника Таро Окамото. Во всяком случае, фамилия «Таро» была такой же короткой и хлесткой, как «Капа».
