неглупым, прекрасно понимает: последнее невозможно. Уже, хотя бы потому, что обойтись без услуг, советов и поддержки Ираиды Львовны он не в состоянии. К тому же, она всегда оказывается права, даже в мелочах. Предлагала ведь привезти ему в мастерскую обед. Отказался. Теперь придется вызывать курьера из Макдоналдса – аппетит разыгрался не на шутку. Говорила, что прибраться здесь нужно – так и в самом деле, пылищи везде полно, а он этим дышит. Стекла мутные, пол заеложенный, подрамники в углу паутиной покрылись, даже почтовый ящик на двери забит до отказа. Позвонить ей, что ли? Хотя нет, шороху будет – выше крыши. Опять же, моду возьмет сюда шастать, не отвадишь. А ведь мастерская – не просто рабочее помещение. Это – его убежище, нора, зона свободы, куда он сбегает глотнуть кислорода.
После своего первого развода он на полном серьезе собирался перебраться сюда жить, но отсутствие душевой точки и навыков самообслуживания не позволило ему воплотить в жизнь это дерзкое намерение. Зато Аркадий добился права иногда ночевать в мастерской. Но однажды и оно было грубо попрано.
Ранним утром по дороге с рынка Ираида Львовна явилась сюда, дабы «напоить сынульку свежим молочком и накормить еще теплыми ватрушками». Открыла дверь своим ключом и обмерла: на узком, продавленном диване, рядом с ее Ариком, спала голая девица, «забросив на мальчика свое жирафье копыто». В голову матери ударила кровь. С воплем: «Вон – на Тверскую, шалава!» она за волосы выволокла «захватчицу» из помещения, выбросив следом и ее «обноски».
На Аркадия было жалко смотреть. Забившись в угол дивана, он повторял виновато: «Мам, Катька не с Тверской, это – натурщица моя, чессс слово!».
– Это одно и то же. Просто путаны сразу называют цену, – строго ответила родительница и, как ни в чем ни бывало, продолжила: «А я тебе молочишка свеженького принесла. Попей, мой хороший, поди красками вчера надышался».
С тех пор Аркадий сделал зарубку на память: ключ от «убежища» должен быть только у него, иначе это не убежище, а толковище. Он поменял дверной замок и неусыпно бдил, чтобы повода попасть в мастерскую у матери больше не возникало.
Вот и сейчас он отогнал предательскую мыслишку о вызове Ираиды Львовны, и сам отправился в кладовку за тряпкой. Чихая и чертыхаясь, Певзнер неумело развез пыль по горизонтальным поверхностям, перемел кучу мусора из правого угла в левый, залил водой разноцветное пятно на полу. При этом так устал и запыхался, словно в каменоломне весь день проработал – давал себя знать избыточный вес. Права была его вторая жена: «Пузо бьется о колени. Это, Арик, все от лени».
Он тогда страшно обиделся, расценив критику супруги-украинки как грубое проявление антисемитизма. Вскоре, правда, и сам заметил, что его походка напоминает движения гусеничного трактора, но к тому времени жены у него уже не было. Марина сделала аборт и вернулась к родителям в Кривой Рог.
Отдышавшись,
