полагали, что «версия», представленная в материалах Альшица, является делом рук самого Альшица, то есть фальсификацией текста десятой главы пушкинского романа в стихах. Прослыть же, подобно Альшицу, фальсификатором или мистификатором текста пушкинского произведения у меня не было никакого желания.
Существовала и еще одна важная причина, не позволявшая мне рассматривать стилизацию как оптимальный образец для собственной литературной травестии. Любая стилизация по понятным причинам предполагает самое широкое использование не только лексики, но и сюжета пушкинского произведения. Я же хотел с самого начала «модернизировать» собственную травестию, иначе говоря, ориентируясь на современную историческую обстановку, «перекодировать» не только лексический материал, но и сюжет пушкинского романа в стихах. Позднее, пытаясь воплотить эту идею в литературную форму, я понял, что весь поэтический «новояз», создаваемый таким образом, нуждается в обстоятельных комментариях. Так возникла плодотворная мысль дополнить текст будущей литературной травестии комментариями. При этом была бы соблюдена и пушкинская традиция: ведь поэт, как известно, сопроводил текст своего романа в стихах небольшими комментариями.
Изучив работы наиболее авторитетных литературоведов, комментировавших содержание пушкинского романа в стихах – Н.Л. Бродского, В.В. Набокова и Ю.М. Лотмана – я постарался выработать собственный подход к стилю комментирования. Особенности комментирования, на мой взгляд, должны были состоять в том, чтобы не ограничиваться краткими формулировками, рекомендуемыми авторами новейшего «Справочника издателя и автора»,[60] но и не впадать в научный академизм, то есть в максимальное «разжевывание» содержания комментируемого произведения. Поскольку историю происхождения текста и различные формы его травестии предполагалось рассмотреть уже в «объяснительной записке», сам комментарий должен был охватывать и истолковывать лишь лингвистическую (словарно-фразеологическую) и историко-событийную (фактологическую) стороны текста. Постмодернистские же элементы комментария и, в частности, так называемый «фикциональный комментарий»[61] лишь в очень небольшой степени повлияли на стиль и содержание моих высказываний при комментировании. Следует подчеркнуть также, что в комментариях я отнюдь не собирался выступать в качестве стиховеда-эксперта (хотя принцип построения онегинской строфы все же пришлось разъяснять). Моё внимание как комментатора должно было направляться в первую очередь на исторические и политические фрагменты травестированного текста а также на все фрагменты, характеризующие интертекстуальную основу создаваемого литературного произведения. Такой подход закономерен: ведь интертекстуальность в литературе, подобно сравнительно-историческому подходу в истории, является основой любого травестированного произведения.
После того как стилизация и бурлескная травестия
См.:
Подробнее о нем см.:
