до омерзения. Будто рукой залезли и бесцеремонно водили по кишкам. Или ёршиком для чистки туалетов. Порой от её шевелений ныло и жгло в желудке, как при гастрите. Поэтому приходилось глотать таблетки. Иногда они даже помогали: боль утихала, тошнота проходила. Назавтра всё начиналось по новой.
Но тень не являлась для Дениса проблемой номер один. Мучило его кое-что другое, и у нормальных людей это зовётся совестью.
За последний месяц Денис три раза прибегал к помощи Длани правды. И все три раза его жертвой становилась Асель. Первый раз не удержался, когда гуляли в парке. Второй раз в кофейне сжал её запястье. Тогда она вздрогнула и опрокинула на стол кружку латте. Ну, а третий раз – у подъезда вечером. Вчера вечером. Перед тем, как сказать «До завтра» и прижаться губами к её тёплой щеке.
И каждый раз одно и то же: лёгкое прикосновение чёрных пальцев – и Асель бормочет, изливает Денису душу. Взгляд её теряет живую искру, а монотонный голос скороговоркой отвечает на любые вопросы.
На лю-бы-е. Чудовищное искушение.
Денис кое-как останавливал в себе порывы спросить обо всём, что его волнует (а волновало его многое, даже с перебором – самому стыдно становилось). Пока ещё справлялся с собой, но, кажется, скоро его самоконтроль даст сбой. Тень была права: носить Длань правды тяжело.
Но настоящая проблема заключалась даже не в этом. Увы, не в этом.
Говорила Асель совсем не то, что Денис хотел услышать. Симпатия, восхищение, уважение – слова, конечно, приятные, но о главном Асель не обмолвилась ни разу. А Денис был всё настойчивей, давил, ждал. И ненавидел себя за это. Пальцы левой руки жаждали ещё и ещё коснуться кожи Асель, заставить её сказать то, что непременно хотелось услышать. Дениса не устраивала правда. Впервые в жизни он ждал иного, хоть и знал прекрасно: правда может быть только одна, какая есть.
Образ Асель изъедал сердце, обострял и будоражил эмоции, превращал холодный математический ум в жидкую болтанку, в пюре с комочками из школьной столовой, а самого Дениса – в параноика.
Такое с ним творилось впервые. И беспокоило, болело.
Даже Вика заметила, старалась не язвить, но порой всё же выдавала: «Тимошин, ты на пути из гениев в одноклеточные». Или спрашивала, как бы, между прочим: «Скажи-ка, Дэн, а параллельные прямые пересекаются или всё же нет?».
– Не пересекаются, Вика, не пересекаются. Разве только те, что в трёхмерном пространстве и в разных плоскостях.
Иногда Вика хваталась за лоб и бормотала озадаченно: «Ах, да, чуть не забыла. Закон Ома мне расскажи, очень надо» или «Вопрос на засыпку, Тимошин: чему равна гипотенуза, если сумма квадратов катетов – сумма не квадратов, а кругов?».
– Какого чёрта, Вика? Каких кругов? – огрызался Денис. – Может, тебе ещё и гипотезу Ри́мана решить?
Вдобавок ко всему он переругался с отцом. Его навязчивые разговоры о переезде в Питер уничтожали желание вообще изучать математику и ходить в школу. Если стать двоечником, возможно, отец отстанет со своим переездом. Буквально
