кожаный чемодан, стал укладывать туда одежду, снимая ее прямо с деревянными плечиками. В одном из пиджаков, во внутреннем кармане, лежал кожаный кошелек, забитый деньгами. Он лег на дно чемодана. Но второй кошелек, с выручкой за последнюю неделю, оттопыривал карман светлого костюма, который Аслан надел сейчас на себя. Его бы тоже убрать куда-нибудь подальше, но на виду у посторонних не хочется этого делать…
Кажется, все. В этом доме осталась его дорогая посуда, его видеомагнитофон, кое-что из зимних вещей, но он, конечно же, сюда вернется. И тогда Дойник расплатится за предательство, а этот белобрысый – за хамство. Неужели он и вправду может выстрелить? Неплохо было бы найти с ним общий язык. Бог с ним, с хамством.
– Я готов. Что дальше?
– Дальше – деньги за билет.
– Двадцать рублей?
– Да, двадцать.
Аслану не хотелось вытаскивать кошелек, светить деньгами, хотя эти визитеры, кажется, не похожи на примитивных грабителей. Но береженого бог бережет.
– Аня, я тебя прошу: успокойся и расплатись с молодыми людьми.
Женщина поднялась с пола, все еще со страхом глядя на гостей, поскользила вдоль стены в прихожую, вернулась с деньгами. Взял их Сиротка.
Аслан вопросительно посмотрел на Бильбао.
– Теперь мы спускаемся вниз, где нас ждет машина, – сказал тот. – И едем на вокзал.
Бильбао и Коленька стояли у маленького стихийного базарчика, расположенного под огромными тенистыми деревьями. Здесь прямо на асфальте стояли картонные коробки, а на них располагался товар: соленые огурцы, виноград, вяленая рыба… Бильбао пил пиво, а Коленька жевал таранку, поскольку пива терпеть не мог, и докладывал о деле.
– Наших ребят, как ты знаешь, Сиротка мало собрал: все так срочно решалось, что многие просто не готовы были выехать. Дойник помог. Чеха дал, у того есть толковые пять-шесть человек. Но главное – сообщил точные адреса людей Аслана.
– Никто из них не дергался?
Коленька поднял стоящий у ног дипломат, щелкнул замками, чуть приоткрыл:
– Смотри сюда. Трофеи.
В дипломате лежали две финки и пистолет.
– Мы этих гордых горцев тепленькими навещали, в кроватях, – продолжил Коленька. – Сопротивления от них никакого не было. И потом, они чувствуют силу, когда в стае, а поодиночке…
Оба посмотрели туда, где у средних вагонов состава гужевалась необычно большая толпа отъезжавших и провожавших. Вели здесь себя тоже не совсем обычно: никакого пьяного веселья, никаких криков и рукопожатий. Действо скорее напоминало картинку из конвойной жизни, когда солдаты усаживают в столыпинские вагоны зэков.
– Бузить люди Аслана не начнут? – спросил Бильбао.
– Это вряд ли, они еще не отошли от шока. И еще я попросил, чтоб пацаны не давали им возможности общаться между собой. За это Сиротка отвечает, а он вроде дело знает. А потом, до отправления осталось всего пятнадцать минут.
Бильбао тут же нашел взглядом в толпе брата, усмехнулся, вспомнив,
