style="font-size:15px;"> обоих. Да и вряд ли что-либо уже повлияет на него. Ведь есть и другая причина, которую ей не
объяснишь…
107
– Тебе надо было самой догадаться об этом, – отвечает он. – По подсказке – всё теряет смысл.
– Уж резал бы ты прямо, – устало замечает Голубика в другой раз, когда муж отстраняет её
ласковое касание к плечу, – мало тебе меня одной, вот и всё. Ты просто ещё не догулял. Отловили
тебя, дикого мустанга, прямо в троллейбусе и оженили. Да, видно, слишком рано. Ну, если не
догулял, так взял бы, да блуданул, или как это у вас, таких, называется. Добрал до необходимого.
И лучше бы, конечно, так, чтоб я не знала… Я же видела, как маялся ты летом, пока я ходила
беременной. Трудно представить, как ты и пережил это жуткое время.
Пожалуй, на его мимолётную измену она бы просто махнула рукой. И даже унижения не
испытала. С чего это ей, знающей себе цену женщине, испытывать его? Кто из жён не проходит
через такое? Лишь те, кто остаётся в неведении. А уж ей-то с таким «выпуклым», неусреднённым
мужским экземпляром избежать измен просто нереально. Это уж слишком многого хотеть. Через
мужские измены не могут пройти и потому разрушают семьи только дуры, а она не из их числа.
В Романе её предложение вызывает горькую усмешку. На семью у него, конечно, не без влияния
примера Лесниковых, самые серьёзные, строгие взгляды. Семья – это такая базисная категория,
которую нельзя пачкать, даже если в ней не осталась чувства. Семья – не проходной двор.
– Ты слышишь, что я говорю, – с глазами, блестящими от слёз, совершенно не накрашенная,
«блёклая» и родная, окликает его Голубика, – если тебе уж так невмоготу, то измени, погуляй, но
только не уходи, а?
Роман подавлен: до чего же он её, гордую, довёл!
– Нет, предавать я не могу, – отвечает он.
– Не можешь? – неожиданно улыбнувшись, с надеждой спрашивает она. – В чём же тогда дело?
– Но и так продолжать тоже не могу…
– Ничего не понимаю. Не можешь, так измени…
– Однажды я уже был предателем, хватит. . Да не смотри ты так… Это совсем другое… И до
тебя. Но даже это жуткое, как ты говоришь, лето я пережил, не изменяя. Пока я нахожусь в семье –
это для меня предательство.
– И потому для того, чтобы остаться чистеньким, тебе надо сначала оставить семью. Это так же,
как с совестью – если она мучит, то лучше её не иметь. Ну, а как ты можешь остаться чистеньким,
бросив нас? Ведь это ещё большее предательство.
– Не бросить, а оставить… – говорит Роман, нервно расхаживая по комнате. – Бросают в беде.
А здесь всё устроено…
– Ух ты, мой крестьянчик… Какую невероятную тонкость мышления проявляешь ты в последнее
время… Ты хотя
