назовёшь. Это хоть как-то
облегчает вину. Остаётся даже тайная надежда, что, может быть, по большому-то счёту, его уход
для Ирэн и в самом деле не горечь, а облегчение. Хорошо, если б так. Жалко только ребенка,
который сосёт молоко из её большой мраморной груди, потому что сейчас это молоко, наверное,
горькое. Не однажды ещё оно будет теперь таким. «Ох, и пожалею же я обо всём», – раскаиваясь
уже в эту минуту, думает Роман.
– Ну так что? – напоминает жена. – Уйдёшь ты, в конце концов? Или будешь торчать там, как
сыч? Но только знай: если уйдёшь, то уйдёшь навсегда. Я слов на ветер не бросаю.
Дрогнувший голос выдаёт, что и всё её напускное спокойствие, и нервная упаковка чемодана
лишь игра: не верит она в его уход. А вот невозможностью вернуться его пугать не надо. Он и сам
уйдёт не для того, чтобы вернуться. В душе Романа прострельно пусто и свободно: неужели он
куда-то уходит и, кажется, действительно уйдёт!? Освободиться бы только от этой ваты
нерешительности…
Юрку, отвалившегося от груди, Голубика укладывает в кроватку, где он, как-то по-взрослому
вздохнув, принимается ровно и освобождённо сопеть… Ирэн снова опускается на диван, накрыв
ладонями тяжёлую от раздражения голову. Сережка выходит из ванной и, почуяв напряжение
между ними, приникает к матери. Голубика ещё плотнее прижимает его к себе. С интересом и с
каким-то необычным вниманием оглядывая одетого отца, Серёжка почему-то ничего не
спрашивает. Майка на его груди прилипла от воды (наверняка на полу ванной после него и сегодня
осталась лужа, за что вчера ему влетело от матери). Пауза затягивается. Ирэн уже долго и
однообразно гладит по голове своего «Серёньку», а Роман не может отвести взгляда от его хрупких
плечиков и ключиц под узенькими лямками маечки. Он пытается оттолкнуться мыслью, что это всё
же не его сын, но от низости такого довода его даже передёргивает – неродным Серёжка не был
для него никогда. Серёжке-то отец сейчас даже важнее, чем тому, своему, в кроватке. Неужели у
него будет и третий отец? *5
* * *
Неизвестно, сколько перегорал бы ещё у дверей Роман, если бы Серёжка не сделал робкое
движение что-то сказать. Опережая его вопрос, Роман рвёт за ручку и выскакивает, наконец, на
лестничную площадку. Тут же он спохватывается о забытом чемодане, но понимает, что сейчас за
ним уже не вернёшься: страшно даже на мгновение напрасно обнадёживать Ирэн. Сейчас она ещё
сидит, так же застыло обняв сынишку. А через минуту, конечно, заплачет.
109
Ухватившись за перила, как моряк во время качки, Роман переводит дух. Сердце беспорядочно
трепещет на нервном взлёте, но тут, на нейтральной территории, уже нет синих
