style="font-size:15px;"> Вопрос перехода в другую «ипостась», во взрослое состояние, назрел или навис надо мной. Вторым участником этой сцены должен стать учитель. Наличие жены, обыкновенной женщины, вкусно готовившей и чисто убирающей квартиру, не волновало. Ему, с лёгкостью «слонявшемуся» между веками и странами, читавшему старинные рукописи, и представлявшему, каким был Колизей, когда его только построили, раздумывающему над философией великих: от Конфуция до Канта, нужна я.
О ребёнке не думала, вообще, как и о разнице в возрасте.
Теперь я понимаю: одиннадцать лет не очень заметны, если одному партнёру тридцать, а другому – сорок один. Между моими шестнадцатью и его, двадцати семью, лежала дистанция, длинной в жизненный опыт, к постижению которого я, только, готовилась.
Примером поступков, свободных от обязательств, служил для меня папа, он всегда делал, что хотел, несмотря на нас с мамой. В последнее время имя дамы, с которой говорил по телефону, с Марго сменилось на Лидию.
Для торжественного расставания с девственностью я придумала время – суббота, место – наш дом, (папы и мамы не было), и короткое чёрное платье с молнией на спине от шеи до «ниже некуда». Разрез или декольте меня устроили бы больше, но такого одеяния папа не купил бы. Пришлось «раскрутить» его на вариант с молнией, предчувствуя, фантазируя, какой трепет испытает Андрей Александрович, расстёгивая эту самую металлическую дорожку.
В очередную пятницу я сказала папе, что завтра у нас дома собирается кружок любителей города, чтобы он позвонил домой перед тем, как возвращаться.
Платье надела заранее. После прогулки по городу и фантастических поцелуев в тени сада, я попросила учителя подняться к себе, чтобы открыть дверь, сказала, что заедает замок. Нас потряхивало от близости друг к другу.
– Проходите, я покажу вам альбом Джотто, – это был его любимый художник.
Он сделал несколько шагов в квартиру.
– Расстегните, пожалуйста, молнию, – сбросив плащ, я повернулась к нему спиной.
Замочек поехал по спине, лаская её, предваряя самое захватывающее приключение моей жизни. Я повернулась к нему, платье поползло вниз.
– Что ты делаешь, девочка? Это невозможно. Я виноват перед тобой, всего этого не должно было быть.
Он стал бледен, едва сдерживал себя.
– Ну, почему? – я упёрлась лбом в его грудь, он стоял, твёрдый, как памятник, опустив руки, не дотрагиваясь до меня.
– Нельзя.
Ушёл.
Бешенство, слёзы, обида.
«Вечер испорчен, как и вся последующая жизнь», – твердила я себе, оскорблённая.
Но допустить пропасть платью, имеющему особое предназначение, не могла.
Валера, сосед с верхнего этажа, хорошо мне знакомый, потому что родители наши дружили, занимался футболом и, даже, имел некоторую известность в этой области.
Он остановился около меня на своей машине, когда шла из школы.
– Привет, хочешь
