помещавшийся до сих пор возле него на третьей скамейке.
– Филя, возьми Клейнбаума вместо Сеньки к себе! – крикнул Жук.
– Охотно! – отозвался Филя.
Клейнбаум повиновался безропотно, хотя и со вздохом. Он любил почему-то Жука, не взирая на то. что последний не обращал на него никакого внимания.
Жук, не дававший прохода новичкам и всем тем из товарищей, которые выделялись из ряда своими странностями, Жук оставлял в покое Клейнбаума. Разгадка тому заключалась, может быть, в факте, что Жук не мог равнодушно видеть слез, и тем более таких слез, которые сопровождались плачем, воем и лаем.
Он никогда не бывал в числе утешителей, никогда не принимал участия в потехах, служивших неиссякаемым источником веселости для всех других одноклассников.
– Смотри, Сеня, не вздумай когда-нибудь и ты плакать, – говорил Жук, помогая мне устраиваться на новом месте.
– Что же ты сделаешь?
– Я убегу от тебя за тридевять земель…
Довольно было такой угрозы, чтобы слезы никогда не навертывались на глазах.
Милый Жук! Часто, украдкой, я взглядывал на него, когда он сидел, согнувшись над своей мастерской, и в голове моей рождалось сомнение: неужели это тот самый буян, который наводил на меня еще недавно такой страх и трепет?
Если он замечал, что мне нравилась какая-нибудь из неприхотливых вещиц его работы, то говаривал:
– Тащи ее, Сеня!
И я обязан был тащить… Жук хмурился, и никакие отговорки не принимались в расчет.
Взамен он не только не требовал, но и не желал брать от меня ничего. Лишь в редких случаях Жук делал из этого правила исключение, а именно, когда мне присылали из дому пирожки, но и тут у него была своя манера:
– Сеня, знаешь что, – объявлял Жук на мое предложение поделиться, – знаешь что? Ты начинку-то съешь, а мне отдай только корочки.
– Жук, если ты любишь меня, то ешь вместе с начинкой!
В ответ он мотал головою. Вообще я долго не мог решить: любил ли Жук меня, или чувствовал ко мне только жалость и хотел вознаградить за прошедшее. Он пребывал для меня загадкой.
Удивительно, впрочем, не то, что я, новичок, не знал его. Другие, жившие с ним уже третий год, не больше моего могли рассказать об этой интересной личности. Одно казалось несомненным: Жук был беднее нас всех. Его педантически-аккуратное обхождение с книгами, тетрадями, бумагой и прочим – наглядно подтверждало такое предположение. В то время как многие из наших тратили на никому ненужные безделушки гривеннички и двугривенные, Жук тщательно берег несколько медных копеек в копилке собственной работы, – копилке, которую остроумный Филя называл мышеловкой.
Подобно тому, как жители земли ничего не могут сказать о противоположной, относительно нас, стороне луны, не смотря на вечное присутствие земного спутника перед нашими глазами, так и мы, товарищи Жука, ничего не знали о его местопребывании и образе жизни по ту сторону стен нашей школы…
Я давно поверил
