А разве, ваш Фима не работает пресс-секретарём? Вы сами об этом говорили.
– Говорил. Но Фима и пресса – не одно и тоже. Я бы, даже, сказал, что они антагонисты. У Фимы задача что-нибудь скрыть. У прессы задача, это что-нибудь разнюхать.
– Вот-вот, именно, что разнюхать.
– Максим! – сказал Штырц. – Пусть звонит.
Едва Зебруссь убежал к телефону, Штырц наклонился и шепнул ММ в ухо. – Сдаётся мне, что всё-таки это план Х.
ММ подумал, подумал и ничего не сказал. Он ещё сомневался.
***
Фима Брускин пребывал в фазе неопределённого взросления. Уже не мальчик, ещё далеко не муж, зачастую ребёнок, и, даже, иногда, лялька. Пожилая такая лялька, у которой вчера отобрали соску, а сегодня обещали вернуть.
Звонок друга привёл Фиму в буйный восторг, близкий к помешательству.
– Дрон, это бомба! Это мегабомба! Бомбище! Всем бомбам бомба! – Восклицал Фима, захлёбываясь то ли от радости, то ли от ужаса. – Слушай, Дрон, пока ничего не вышло за пределы Думы, я тебе первому, по секрету, расскажу!
***
Семён Расплюев пил. Белое в чёрную и чёрную набело. « Нельзя мешать» – говорили мудрые люди из детской песочницы во дворе. Семён не послушал мудрых людей. Ему стали являться ангелы, духи, риэлторы, участковый и черти – парами. Лысый, в трусах боксёрах и бабочкой на шее. Синий – в бикини и с розовыми бантами на рогах. Они играли в карты и на губной гармошке, трясли бумагами, чего-то хотели. Семён улыбался, кивал головой, соглашаясь на всё, и засыпал с, широко открытыми, глазами.
Где-то, в этой длинной и разнообразной череде посетителей, затесался любимый артист из любимого кинофильма.
– Вы Тихонов? – спросил Семён кумира детства. – Или вы Штирлиц?
– Я Максим Максимович, а вы – Расплюев?
Уважительной причины отказываться у Семёна не было.
– Да, я Расплюев, а в чём дело?
– Вы писали? – Спросил Штырц, выступая из-за спины ММ.
– Здравствуйте, а вы кто?
– А я Тихонов.
– Товарищ Тихонов! – расплылся Семён. – Я вас люблю! – но тут же нехорошее подозрение омрачило его чувства. – А почему вас двое?
– Потому что третий прийти не смог. – Ответил Штырц.
– Как? – расстроился Семён.
– Вот так! – развёл руками Штырц. – Хочешь быть третьим?
– Хочу!
– Каллиграфия знакома?
– Филькина грамота! – узнал Семён, приглядевшись. – Письмо моё, слова не мои.
– А чьи, народные?
– Почему народные? Филькины. Я же говорю – Филькина грамота. Вы, товарищ Тихонов, чем слушаете?
– Ушами. – Сказал Штырц. – А Филька, это кто?
– Филька – это я! – вклинился в беседу лысый бес, довольный интересом к его особе. – Я Филька! Филька – это я!
– Зер
