второй камере, что смотрела на неё. Девушка молча идёт, а взгляд «гадюки» повторяет её путь.
Вот теперь я доволен… Моё профессиональное чутьё не подвело, и камеры нас стерегут – кто-то наблюдает за нами, управляя удалённо. «Что же делать»? – я пытаюсь понять, причастен ли к этому я и мой свидетель, какая настигнет нас судьба и кому, вообще, нужно за нами наблюдать? То, что этот трюк с удалённым подключением камер ради нас, тут нечего гадать. Как и то, кому нужно за нами наблюдать. Важно лишь понять: чего следует ожидать?
«Чёрный фургон, униформа спецназа и маски. Чёрная Колибри», – говорю я себе. Но меня чуть с ног не сбивает острая, как бритва, мысль, что только что родилась в голове: если наблюдают, – это значит, что они неподалёку, сидят в своём фургоне за углом ближайшего дома. А это значит, что им потребуется меньше минуты… Чёрт, каких-то тридцать секунд, чтобы зачистить это здание. От нас. Мы в западне? Если здесь сидеть, то так и будет… Заблокируют задние двери, а внутрь пустят газ и вытравят нас, как щенят. Твари, умны… На ходу меняют тактику – от уличной войны перешли к скрытому наблюдению.
Хорошо… Сделаем вот как: вырубаю свет и уходим через главные двери. Почему так? Во-первых, мы убедимся в том, что они рядом – посмотрим, насколько решительны. Это будет для них сигналом… Они же не хотят нас потерять? Во-вторых, мы перехватим инициативу, сможем и дальше быть локомотивом, разбивающий их желания. Нам нужна игра на наших условиях! В-третьих, пойдём через главный вход, – с другой стороны, через который с оружием побоятся идти.
– Карин! Нас снова «пасут», – говорю ей на уличном жаргоне. Но девушка молниеносно отреагировала, присев за первым прилавком. – Это не поможет, – продолжаю я, и тяну её за руку, доставая пистолет. Веду за собой, быстрым, но аккуратным шагом, минуя каждый барьер и переход между отделами. Держу пистолет наготове перед глазом, чуть пригнувшись, на тот случай, если гости уже внутри.
Мы идём быстрым шагом. Её рука лежит на правом плече, а в руках держу пистолет, приготовившись к случайному контакту. Она же – все прекрасно понимает, и голову из-за моей спины не поднимает, а только дышит мне в затылок. А я иду возле правой стены, оставляя в стороне длинные прилавки, целые отделы с вывесками, свисающие с потолка, стойки с блестящими бутылками, словно рождественская ёлка, и столбики банок, сложенные друг на друга.
Первый пролёт – ничего, во втором – пусто; в ещё одном, где лежали фрукты – чисто, и по всему залу расползается лишь тишина, нарушаемая тихим шипением открытых витрин и кондиционеров. Нас сопровождают камеры, а путь освещают широкие потолочные фонари.
Мы приближаемся к выходу для персонала.
Я толкаю двери, и проскальзываю внутрь. Девушка идёт за мной. Внутри – сыро, грязно и темно. Лицо обдаёт застоявшимся воздухом, наполненный смесями запахов разложения продуктов, который кинулся нас встречать и в свои объятия принимать…
– Свет, – говорю девушке, и тут же чувствую в левой руке маленький фонарик со светлым глазком. Придерживая
