маски… Если ты здоровый человек – нельзя об этом даже заикаться! Особенно чужим.
Но, единственное, что меня коробит – девушка явилась в этом образе задолго до того, как встретились. Мне кажется, что нет в живых. Как это больно осознавать, но после коротенькой встречи прошли десятилетия, а ты носишь в груди чужую боль, в тебе сидит раскаяние… И ты ищешь каждый день, бродишь по ночам… скитаешься по забегаловкам в поисках какой-нибудь пьяной шалавы, которой твои расскажи, даже в самом чистом виде, не нужны.
Вот, что я чувствую в такие моменты: во мне сидит жалость, но раскрыться не могу; во мне живёт отчаяние, но я вида подавать не хочу. Меня ест вина за то, что не нашёл девчонку ту, в которую, когда-то, был влюблён. И это подъедает мой потенциал, разрушает мою психику, а иногда – доводит до истерики. Внутренней, когда не можешь порадоваться за друга, у которого рождается сын. Потому что у тебя – никого и ничего. Одна комната в квартире, один диван и костюмчик в шкафу, который ненавидишь; одна зубная щётка, и рядом – запасная, для гостей, которых никогда в моём доме не бывало больше одного.
Но только пистолетов пара… И работа, съевшая жизнь.
Мне кажется, тот голос, что живёт в голове – это наказание, расплата за дурную молодость. Он мою душу терзает всегда, как только раскрываю глаза и память, после окончания свежего сна, словно нарочно возвращает к той мерзкой стихии, чтобы сделать ещё один укол, нанести ещё одну рану. Потому что он меня сводит с ума, пробуждает старые чувства, поднимает с низа боль, словно ил из дна. Щемит в душе тоска…
Эта девушка мне кого-то напоминает, а голос порождает боль. Очень острую.
– Офицер, ты весь бледный…
Я сползаю со стекла очень медленно, но тихо, контролируя себя, чтобы спуститься на колени. Испугавшись внешнего вида, девушка лезет руками к животу, а у меня – тошнота и голова, словно не своя. Но это не мешает её за руку остановить, и показать на больное место взглядом.
– О, боже! – кричит она, но не виснет в ступоре возле меня, и не пятится назад, а сразу говорит. – Офицер, да у тебя же тут дыра! Почему молчал? – спрашивает она.
– За нами побежал один, но у него был нож… – начинаю я. – Думал, царапина.
Мотнувшись, мигом, за своим рюкзачком, одним махом опустошает небольшой отдел, перевернув верх дном. Я вижу клейкую ленту серого цвета, которой обычно латают дыры в трубах и останавливают течь; новая пачка салфеток, и ещё какие-то рыжие куски, похожие на мыло, а под ними – небольшая бутылочка, со знакомым мне горлышком. А я, дурак, понадеялся, что моё слово для неё – закон.
Но, вдруг, её руки всё побросали, и мне говорит.
– Услуга медика – в обмен на маленькую свободу!
Ах ты… Не думал, что начнёт торговаться. Умно, хоть и жестоко.
– Делай, – соглашаюсь я. – Поставь меня на ноги, и получишь свободу.
Я ощущаю знакомый запах спиртного, но она его не пьёт, а промокает салфетки. Чувствую холодные руки,
