не рогуль: давно вырос из коротких розовых штанишек мальчика.
– Ну, тогда всё равно готов выполнить любой хоть устный приказ, хоть письменный Эдикт, под которым, хочу я этого или нет, один чёрт, золотыми буквами будет вписано и моё имя! Или не один чёрт, а целых три, если считать вместе с Фавном и Приапом! – поднимаясь сначала на колени, а потом с колен на ноги, стоял на своём Галерий. Подумав, горделиво произнёс: – Имя, только имя, всего лишь имя, но не подпись, ибо я писать, как не умел, так и не научился! – хотел было ещё довеском добавить что-то звучное и гордое про «не царское это дело», но вовремя прикусил язык, вспомнив, что главный тетрарх, хоть изначально и тоже хуторянин, но мужик грамотный и культурно подкованный. Поэтому заключил двумя ключевыми словами. – Я воин!
– Твоё имя позолоченными буквами будет вписано в историю, через запятую после моего, ибо ты сейчас стоишь рядом со мной! А только что лежал! Хоть и встал, но тебе только чудится, что с колен. О чём бишь я? Ах да, и Сикории Пробе и о полюбовном договоре с персами. Да будет так! Значит, будем считать, что с тобой всё согласовано. Тогда мы, Диоклетиан Первый, Единственный и Последний, ибо Второму не бывать, повелеваем следующее! Исключительным городом и площадкой для торговли любыми фондами и активами между нами и Персией должен стать город Нисибис. Пусть память о битве неудачливого римского императора Каракаллы с парфянином Артабаном станет для Сасанида сублимированным утешением за нынешнее поражение! Хотя кто знает, как оно есть на самом деле и как Нарсе это воспримет: парфянцы Аршакиды были врагами иранцев Сасанидов, даже если последние фактически и являются продолжателями имперского дела первых. Армянского Аршакида Тиридата я сейчас в виду не имею – это осколок былой роскоши, настоящий сукин сын, но наш сукин сын. Он будет держаться за свой гористый и каменистый огрызок всеми зубами, верхней и нижней челюстями, вечно рыпаться, но всё равно никуда из ежовых рукавиц Рима не денется.
– А если Нарсе встанет в позу?
– Если Сасанид, мнящий себя Царём царей, вдруг заартачится и откажется принять все наши мудрые и выгодные лично ему предложения, я уверен, что истинный римлянин Сикорий Проб найдёт способ его развлечь, завлечь, разубедить, переубедить и убедить, пусть постарается, иначе ни Сикорию, ни персу не сдобровать. Оба вприпрыжку помчатся-поскачут… нет, не в кассу покупать бутылку квасу, а туда, куда Макар телят не гонял. Танатос-Морс с Оркусом и Аид-Плутон в этом деле наши Божественные союзники! Оракулам и прочим жрецам я подмигну, они поймут, какие пророчества изречь и на кого наслать порчу. И запомни, сын Галерий: чтобы быть убедительным, вовсе не обязательно громко орать и в бешенстве топать ногами. Пусть римская делегация тихим добрым словом не забудет помянуть императора Валериана и напомнить Нарсесу о трагической судьбе нашего позора Рима, но только обратно пропорциональной, зеркальной, ведь ситуация может перевернуться с головы обратно на ноги. Рим поднялся с колен, как ты сейчас, хотя на самом деле тебе-то только чудится, что ты встал во весь рост! – завершил Диоклетиан формулирование своих искусных дипломатических изысков. – Не удивляйся
