советский руководитель» нанес системе после Хрущева самый мощный идеологический удар. Генеральный секретарь Андропов, заявив во всеуслышание на июньском 1983 года Пленуме ЦК КПСС о том, что он не знает, в каком обществе живет, бросил тем самым тень на весь предшествующий опыт социалистического строительства, продемонстрировав несостоятельность привычных утверждений о социалистическом характере советского общества[141].
Нельзя упрощать личность Андропова, он принадлежал к той «популяции» партийных и советских руководителей времен Хрущева и Брежнева, мировоззрение которых было далеко не однозначное. Это были люди мимикрии и двоемыслия, носившие маски до удобного для ее снятия момента[142]. По убедительному предположению Д. Е. Фурмана, к числу таких людей относился и Андропов[143]. Отсюда становится более понятной и личность Горбачева, во многих отношениях выпестованного Андроповым.
В народной памяти Андропов запечатлен облавами на прогульщиков и дешевой водкой – «андроповкой». Но в плане историческом, в плане последующего развития событий правление Андропова имеет исключительно важное значение, поскольку оно определило их направление. В этом смысле его правление было хотя и непродолжительным, но довольно результативным[144]. И здесь следует отметить как минимум три результата: 1. Андропов своими теоретическими размышлениями, посеявшими сомнения насчет успехов строительства социализма в СССР, подготовил почву для аналогичных «изысканий» Горбачева, выбросившего лозунги «больше социализма», «больше демократии» и затеявшего поиск «социализма с человеческим лицом» или «лучшего социализма»[145]; 2. Андропов сформулировал если не все, то многие из тех задач, к разрешению которых приступил в ходе «перестройки» Горбачев; 3. Андропов усилил Горбачева, сделав его фактически вторым человеком в партийном руководстве[146].
Поэтому не кажется надуманным слово «предтеча», которым пользуется Г. Х. Шахназаров, характеризуя связь между Андроповым и Горбачевым. «Судьба распорядилась так, – пишет он, – что ему (Андропову. – И. Ф.) предназначено было выступить в роли предтечи и в прямом, и в переносном смысле. Андропов сделал первые шаги к реформам, хотя не успел их начать. Он помог выдвижению Горбачева и указал на него перед смертью как на своего преемника»[147]. Но затем Шахназаров дает, как говорится «ход назад», утверждая, будто программа Андропова «была ограничена совершенствованием системы». Андропов «сыграл роль предтечи», но, «проживи дольше, все равно не стал бы крестным отцом реформации. Для него был предел, «его же не перейдеши» Горбачев перешел»[148]. Не знаем, как у других, а у нас подобные прорицания вызывают лишь улыбку.
Прибегает к слову «предтеча» и В. А. Медведев, но уже с вопросительным знаком: «Андропов – предтеча перестройки? В определенном смысле – да. Но на него, конечно же, давил сильнейший груз прошлого и чтобы
Отсюда вовсе не следует, будто Андропов «не стал повторять мифы о «развитом», «зрелом» социализме, но фиксировал, что мы пока находимся на таком этапе, который отягощен нерешенными проблемами, доставшимися нам от прошлого» (Политическая история: Россия – СССР – Российская Федерация. В 2 т. М., 1996. Т. 2. С. 608). Это по крайней мере неточно. Андропов со свойственной ему осторожностью и гибкостью говорил не только о «нерешенных проблемах», но и о «реальных успехах» развитого социализма. Вот его слова: «Важнейшие черты современного советского общества нашли отражение в концепции развитого социализма. В ней убедительно показано диалектическое единство и реальных успехов в социалистическом строительстве, в осуществлении многих экономических, социальных и культурных задач первой фазы коммунизма, и крепнущих ростков коммунистического будущего, и еще не решенных проблем, оставшихся нам от вчерашнего дня» (Андропов Ю. В. Избранные речи и статьи. С. 245).
Ф у р м а н Д. Феномен Горбачева // Свободная мысль, 1995, № 11. С. 63.
Там же.
С этой точки зрения кажутся не только неверными, но и упрощенными суждения А. С. Черняева об итогах правления Андропова: «Ничего выдающегося, кроме общеизвестного, что и осталось в памяти обывателя: отлавливание граждан в магазинах во время рабочего дня, подвинчивание дисциплинарных гаечек, увольнение кое-кого с постов, впрочем, чисто охранительного для себя свойства, несколько судов над взяточниками и ворами. Была приглушена «пропаганда успехов». Газетная критика «достала» министерства…» (Черняев А. С. Моя жизнь и мое время. С. 450). Очень жаль, что память Черняева не пошла дальше «памяти обывателя».
Известен призыв Горбачева «углублять изучение общества, в котором живем» (Горбачев М. С. Перестройка и новое мышление для нашей страны и для всего мира. М., 1988. С. 59). Легко заметить, что данный призыв весьма созвучен высказыванию Андропова: «мы еще до сих пор не изучили в должной мере общество, в котором живем». А в близком окружении Горбачева это высказывание воспроизводилось дословно. «Сами не знаем, в каком обществе живем», – говорил, например, Черняев. (Черняев А.С. 1991 год: Дневник помощника Президента СССР. М., 1997. С. 16).
Можно согласиться с Д. А. Волкогоновым, когда он говорит, что «с точки зрения истории и реальных возможностей Горбачев в феврале 1984 года имел неизмеримо больше позитивных оснований претендовать на пост генсека, чем кто-либо другой» (В о л к о г о н о в Д. А. Семь вождей. Кн. 2. С. 287).
Шахназаров Г. Цена свободы. Реформация Горбачева глазами его помощника. М., 1993. С. 22.
Там же. С. 34.
