Мой гневный стыд сменяется обидой, а бывший сиделец продолжает хамить под всеобщее одобрение женщин, – Не мы правила придумали, и не под тебя, тоже мне звезда! И не таких видали…
– … и не таких раздевали, понятно. Я пойду, я умею без помощи, верните одежду.
– Так, девочка, успокойся, – приобняв, вновь вмешивается светловолосая из Неотложки и возвращает меня на кушетку, – Здесь никто не собирается издеваться или позорить тебя, мы врачи, останутся только женщины. Этот санитар сейчас уйдёт, он только возит больных, и тебя будут осматривать квалифицированные врачи. Твой случай очень сложный, уникальный! Всё будет хорошо, понимаешь?
Кое-как сладили с моими принципами. Размягчающее нервы лекарство в крови сняли сопротивление. И бригада разноцветных черепашек-ниндзя продолжили свои поочерёдные манипуляции с эксклюзивной пациенткой. Медработники реанимации вели себя, как на стендапе: сплетничали, смеялись, называя меня «звездой дня» и «белкой-летягой».
Молоденькие и не очень сестрички суетились надо мной с анализами и прочим. Одна капельница сменяла другую, вопросы, подколы и восхищения, одни врачи вместо других. Они представлялись мне, лежащей на третьей каталке голой на брезенте под тонкой простынкой рядом с ещё двумя каталками с голышами, но я не запоминала, кто есть кто из этих святил районной Александровской больницы, «квалифицированность» которой я оценила год назад, когда вместо двух реальных переломов у меня нашли лишь один, якобы проткнувший лёгкое. После чего, просто отписавшись от сомнительной помощи и врачебной ответственности, терпя боль и нехватку воздуха, отправилась домой. В прошлом году я опасалась попасть сюда на отделение, как огня. Но сейчас, что-то не отпускало. Мне хотелось остаться в Александровской. А потом обязательно в другую жизнь, лишь бы не в тот дом. Дом смерти. Только не назад! Я ещё не знала, куда доставили маму утром, а сердце безошибочно определило навигацию.
Реаниматологов и старшую медсестру отделял от помещения операционного зала стеклянный бокс с ещё одной дверью, ведущей, как оказалось позже, во врачебный туалет. Вдруг к ним с шумом присоединился отлучавшийся куда-то тот самый здоровяк с бодрыми глазами и бордовой спецформой. Каждый из них будто соревновался в остроумии относительно экстремальных полётов во сне и наяву, и людей с десятками запасных жизней, как у Дункана Маклауда.
– А кто всё-таки победил в том прошлогоднем матче, ребятки, напомните? – как-бы невзначай, бросил он цветным коллегам и сверкнул на меня глазами, – Я доктор Хохмачёв, общая терапия, буду вас наблюдать. – глядя с высоты своего гусарского роста на меня, выразительно сказал он. Я кивнула, а его бригада подхватила тему некоего матча. И вновь, заглянув мне в глаза, он расставил акценты коллегам: – Ребят, ну помните ту самую команду, которая нашу победила. Гейм овер. Победителей не судят. Что у нас тут с синяками-переломами?
Его
