пусть с ним разберутся. А когда вернёмся в Москву, напишу заявление в военкомате, чтобы меня взяли в политическое училище. Я желаю выявлять предателей и трусов. Ух, никто не укроется от меня: ни бывший поп, ни офицерьё, ни кулаки с подкулачниками. А ещё я старичьё на дух не переношу, всяких дедов и бабок. Мне так и видится, как в каждой седой голове маются контрреволюционные мысли: «а при царе было лучше», «говядина была подешевле, не то что щас». Они бы всех нас поубивали, дай им волю!
– Да, Юра, у тебя планы, прямо как на третью пятилетку.
– Может, махнёшь и ты со мной, а? Вроде ты парень неглупый. Вдвоём-то в жизни ловчее будет!
– Сергеев, ты знаешь, у меня комсомольская путёвка и бронь. Мне туда пока нельзя, меня ждут партийно-хозяйственные органы на родной Чукотке.
– Ладно, давай ложиться спать.
– Спокойной ночи. Утро вечера мудренее.
Саша отвернулся в темноту, к дрыхнущему однокурснику, но ему, несмотря на поздний час, всё ещё не спалось. Густой мрак августовской ночи окружал его, он был везде: за хлипкой кровлей сарая, в окнах домов и в пустых проёмах сеновала. Мысли не давали парню покоя и кружились в нём роем пчёл, что как-то ему повезло понаблюдать на экскурсии в Тимирязевском саду. Он то вспоминал далёкую семью, но прогонял милые сердцу образы дома, не желая предаваться грусти, а то нежданно всплывали милые и добрые глаза его одноклассницы Веры Дьячковой; то вдруг по-детски, до слёз, становилось жаль безобидного Андрея Аристарховича, ведь Саня, по рассказам Сергеева, прекрасно понимал, чем может закончиться для пожилого учителя черчения экскурсия по окрестностям Бородинского поля.
Из овражка потянуло свежестью, и, укрывшись с головой, Чистов наконец-то забылся тревожным сном.
После завтрака комсорг Юрий Сергеев куда-то исчез, но на прощанье, хитро подмигнув Сашке, крикнул:
– Давай паши за двоих, деревня. Мне надо отлучиться по важному делу.
Ничего не ответил Чистов, едва сдержался, чтобы не огреть лопатой Юрку, догадываясь, куда мог собраться комсорг. Но стерпел, теша себя лишь мыслью, что он не расслышал всего разговора с учителем, может, там и вправду была какая-то крамола о великом деле Ленина-Сталина.
С утра вновь прибывшие на трудовой фронт укрепрайона наконец-то приступили к работе. Две учебные группы, в которых оказался и Чистов, разбили на десятки, вывели за деревню, где посреди поля женщины и девушки уже копали противотанковый ров, а ближе к перелеску готовили блиндажи и огневые точки для советских войск. Время от времени бригада взрывников выставляла оцепление во рву и под свист босоногой детворы подрывала землю, а следом студенты и гражданские должны были зачищать и углублять рвы, выкидывая землю на поверхность. Работа оказалась чрезвычайно трудной для горожан и требовала от студентов значительной физической силы. Но никто вслух не жаловался, все знали: солдатам и офицерам на фронте
