навстречу братьям, показавшимся из лесу.
– Не каркай, Ефим, – накинулся на охотника конюший:
– Чего завел при хане!? Вишь, он и так огорошен!
– Да я к слову…
– Ты, умник, язык прикусывай, когда чешется!
– Лады, – согласно кивнул головой Ефим и усердно принялся за дело. Помолчали. Однако Ефима что-то подмывало, и он выпалил:
– Токмо к убытку или к горю, когда белого коня… ранят. Се примета нехорошая! Знак.
– Тьфу, ты, губошлеп! – не сдержался Никита. – Ежели следить за всеми приметами, тако и света Божьего начнешь страшиться!
– Следи не следи, а оно случается помимо воли, – доказывал свое охотник.
– Ты погляди на него, завел! – прикрикнул конюший.
То ли обидевшись, то ли смутившись, что его никто не поддержал, Ефим отошел.
Смерды-селяне проворно разделали диких кабанов, изредка перекидываясь короткими фразами. К тому времени уже пригнали брички. Погрузили на них всю охотничью добычу. Отправились. Великие ханы, князья, бояре на лошадях; смерды – кто пешком, кто на бричках, прикрепив гончих на бечевки. Настил с раненым конем повезла пара жеребцов. Так, как на санях, Найденыш добирался до стоянки.
На следующий день самые заядлые охотники вышли неподалеку в перелески: пострелять белок, зайцев, тетерев, фазанов, выпархивающих из-под ног. Проверили по сосняку поставленные капканы и силки. Наудачу попались пяток лисиц, пара соболей да несколько куниц.
Василий Иоаннович несколько дней не ходил в лес – крутился подле Найденыша, наблюдая, как выхаживает любимца местный селянин-лекарь.
Однако не так быстро затягивались раны у Найденыша, как хотелось: только через две недели дело пошло на поправку. Наконец коня стали выводить на прогулку, но он долго еще прихрамывал.
А когда Найденыш вовсе окреп и смог свободно передвигаться, отправились в Первопрестольную. Великий хан Василий ехал на другом жеребце, а Найденыш бежал рядом, слегка припадая на ногу. Так завершилась, в сей раз, ханская охота. В град въезжали не громогласно, не так как обычно. Незримое уныние сковывало людей, наплывая непонятной тоской.
МЕСТЬ ЛУКЕРЬИ
Тетушка Лукерья жила в большом поместье верст за сто от столицы. Велев запрячь затрапезную карету, Василий Шуйский покатил прямехонько до тетки. И всю дорогу мучил себя жгучими мыслями, выстраивая так и этак разговор с отдалившейся родственницей.
Эту ставшую чужой женщину, довольно властную, еще крепкую, Василий Шуйский обнаружил в людской, где она одетая в кожушок, наброшенный на простой сарафан, хлестала по пунцовым щекам придворную девку.
– Об чем, клуша, думала?! – верещала тетка, звонко шлепая заплаканную челядинку. – Иль спала, дуреха, на ходу? – жестокосердно выговаривала она.
– Не спала, клянусь! Я токмо… А оно…
– Как можно упустить
