за пирогом.
– Я рада, что угодила…
– Ох, как же отменны пироги! Пожалуй, хлебну морса…
Василий Васильевич ощущал, что насытился сверх меры, но хотелось отведать еще и жаркого, и ломоть осетра маячил перед глазами… Да еще ухватить и из других чаш.
– До-о-обренько у тебя стря-я-а-апают, – отдуваясь, выпалили он, вытирая рушником жирный подбородок.
– В моем доме готовится по старинным рецептам знатного рода… ханов Шуйских! – горделиво подчеркнула тетушка Лукерья.
– Вкусно-ти-ща! – с затаенной завистью Василий оценил обильно-сытное угощенье тетушки, невольно сравнивая ее стол со своей скудной едой.
– Все, уйди! – строго велела Лукерья прислужнику. – Коль понадобишься, кликну!
Помолчали. Насыщались пищей. Пили. Лукерья – глоточек. Василий – кружку. Каждый думал о своем. Но вероятнее всего об одном.
– Вася, я догадываюсь, зачем ты пожаловал, – нарушила тишину тетушка.
Василий напрягся. Сытная пища и медовуха ударили в голову и не давали сосредоточиться.
– Тако я по пути, то есть… чисто проведать…
– Ага, как же! – усмехнулась Лукерья. – Прижало, вот и… Дружок, хочу тебе сказать, напрасно!
Шуйский поперхнулся, закашлялся. Отдышавшись, вытер рукой навернувшиеся слезы.
– Почему? – стараясь скрыть разочарование, промямлил Василий Васильевич, уставя в тетушку Лукерью неустойчивый от медовухи взгляд.
– Потому! – недобро съязвила. И тут же добавила, оглушила: – Тому причиной ваш батюшка. Нет прощения подлому губителю знатного рода Шуйских!
Василий же, вдруг осмелев, взорвался:
– Обобрала моего батьку и норовишь оставить нас с братом в сермяге!? – выпалил он.
– Что!? – вспыхнула Лукерья. – Ты в своем уме?!
– Сквалыжница! Донага обобрала! Совести ни на грош! В нищете перебиваемся с Иваном! Срам какой для Шуйских!
– Вася, ты спятил? Как с цепи сорвался, – опешила Лукерья. – Нет моей вины. Я вас не оббирала! – убежденно урезонила она племянника.
– Ой, ли, тетушка?! – загремел Шуйский. – Все как есть – донага! До нитки!! Видать, прилащилась до деда! Уговорила его отвалить все тебе! А теперя совесть мучает? Печешься, чтобы монахи отмолили твои подлые деяния?! – налетел он на опешившую Лукерью.
– Осторожней с осуждением!
– Знай, наши слезы выльются тебе! Погоди!
– Крест с тобой! Смолкни! – властно велела тетушка.
– Не стану молчать! Не закроешь мне рот! – зло кричал он. – И то! Монахи хапнут поместья, так, поди, станут молить-отмаливать твои грехи! Однако попомни: та земля не пойдет им добром! Да и твоей душеньке не сладко будет на небе!
– Василий, окстись! Перестань! – крестила его Лукерья, пытаясь угомонить разбуянившегося племянника.
