так, – пожала она плечами. – Сон мне какой-то нынче странный приснился, как наяву.
У Кузи что-то ёкнуло внутри: вот они слова Степана Павловича про «серого Кардинала». Сна будто и не было в помине.
– Сон? – оживлённо переспросил Кузя. – Какой сон, мам, расскажи, пожалуйста.
– Конечно же расскажу, – улыбнулась Екатерина Николаевна. – Только тебе сначала надо прибраться и умыться. За завтраком обо всём и поведаю, как на духу. Я уже и блинчиков успела тебе напечь.
Быстренько закончив с формальностями предварительных процедур, снедаемый любопытством и запахом блинчиков, доносившимся из кухни, Кузя поспешил к столу. Уминая за обе щёки блинчики, намазанные клубничным вареньем и свёрнутые в трубочку, блинчики, Кузя с нетерпением ждал её повествования.
Приметив нетерпение сына, Екатерина Николаевна, присела к столу и передала содержание сновидения. Всё совпадало, точь-в-точь. Ну это надо же?! Да-а, великое дело – Подсознание.
– Странный сон, не правда ли, Кузя? – спросила она его с улыбкой на устах. – Надо посмотреть по «Соннику», к чему бы это.
Следуя наказу Степана Павловича, он размышлял, как бы начать свою исповедь-покаяние.
– Ничего, мама, не надо смотреть, – вымолвил Кузя. – Я знаю, почему тебе этот сон приснился.
Екатерина Николаевна в недоумении вскинула на него брови.
– Ты что, Кузя, провидец или прорицатель какой? – спросила она, изумлённо прищурив глаза. – Это с каких таких ещё пор?
– А ты не будешь меня ругать?
– Боже мой? Да за что же тебя ругать-то?
– Нет! Дай честное слово, что не будешь! Поклянись!
– Ах, Кузя, Кузя, – вздохнув, вымолвила она. – Вечно ты что-то придумаешь. Ну ладно, будь по твоему: не буду, и чтоб мне вот на этом самом месте сквозь землю провалиться. Что у тебя ещё там? А-ну, выкладывай.
– Тогда слушай, – таинственным голосом произнёс Кузя и рассказал ей обо всём по порядку, ничего не утаивая.
Во время Кузиной исповеди Екатерина Николаевна сидела не шелохнувшись, с широко открытыми, удивлёнными глазами, и слушала его с ошеломлённым выражением лица, которое то бледнело, то вдруг заливалось краской. По всему внешнему, напряжённому виду и облику матери он понял, что она испытывает сильное душевное волнение.
– Кузя-у-узя!.. Убил!.. – наконец-то выйдя из шокового состояния, испуганно вымолвила она. – Ну просто взял и зарезал без ножа! В каком же виде ты меня представил перед своим товарищем?
Она невольно пригладила волосы, слегка подбив их на затылке. Кузе было и невдомёк, что его мама, как и любая женщина, следящая за своей внешностью, очень опасалась за потерю, пусть даже и на короткое время, всех своих достоинств. А тут вдруг посторонний человек.
– Мам!.. – воскликнул Кузя, восприняв её реакцию по-своему. – Но ты же обещала!..
– Да я не о том, Кузя! – остывая и артистически переходя на полушутливый тон, сказала она. – Я просто подумала о том, в какое неловкое положение ты меня поставил. Как же я,
