зари холодно мерцали и отливали тусклыми полосами и искрящимися точками росы на фольгированной поверхности его корпуса.
– Эко диво! – удивлённо воскликнул дед, узрев необычную конструкцию и, снедаемый любопытством, позабыв об основной цели своей поездки, добавил: – Ну-кась и я с вами маленько потешусь, если вы, конечно, не против.
– Какие могут быть разговоры, дедушка Сеня?! – откликнулся добродушный Сапожков. – Только вы лошадку-то подальше от дороги отведите.
Саня извлёк из хозяйственной сумки передатчик и передал Мите. На шею себе он нацепил полевой, цейсовский бинокль. Каждому на время испытаний отводилась своя роль. Сапожков должен был управлять полётом, Остапенко визуально за ним наблюдать и корректировать действия оператора через Малышева.
– Ну что, начнём? – обратился Сапожков к друзьям, включив бортовую, электрическую систему питания «Альбатроса» маленьким движком на его фюзеляже. – В общем, гоняем восемь кругов. Сажаем на этом же самом месте.
Все перешли на обочину дороги, сгрудившись вокруг Сапожкова и наблюдая за его действиями. Дед Семён стоял, с недоверием и любопытством поглядывая то на друзей, то на модель, то на передатчик в Митькиных руках.
– Поехали! – решительно произнёс Сапожков и нажал кнопку питания передатчика, усердно манипулируя его ручками управления.
Конструкция, словно стряхнув с себя сонную дрёму, вздрогнула несколько раз всем своим корпусом в такт гулко чихнувшему двигателю, который стал быстро набирать обороты, переходя в протяжный свист высоких тонов. Холодный, блестящий корпус «Альбатроса», покрытый тонкой водяной плёнкой свежего дыхания утренней зари, мелко дрожал подобно какому-то живому существу, готовому устремиться вперёд, но ещё чем-то сдерживаемому.
– Помалу отключаю тормозную систему, – прокомментировал Сапожков очередные действия.
Конструкция плавно тронулась с места и, быстро набрав скорость, через двадцать-двадцать пять метров оторвалась от земли. Подобно стреле, выпущенной туго натянутой тетивой, она красиво взмыла вверх.
– Лево руля! – скомандовал Остапенко, наблюдавший в бинокль. – Круче бери, не то уйдёт!
«Альбатрос» послушно ложился на заданный курс. Он хорошо просматривался невооружённым глазом, сверкая серебром своих очертаний и оставляя за собой короткий, дымный след молочного цвета, дрожащий в сполохах огня работающего двигателя. Вот он прошёл над одиноким холмом, поросшим березняком. Направился, по окружности, в сторону своих повелителей. Все четверо зачарованно наблюдали за его полётом.
– Едрит-т-т-твою мать! – испуганно воскликнул дед Семён, аж присев и разведя руками, когда «Альбатрос» пронёсся в тридцати метрах над головами наблюдателей. И так каждый раз после завершения очередного круга, когда «Альбатрос» шёл на испытателей и пролетал над их головами, дед повторял одно и то же восклицание, приседая и разводя руками в стороны, будто
