общем-то, лично я, испытываю смешанные чувства в этом более чем гостеприимном доме, – как-то сразу потеплел и обмяк Остапенко.
– А я думаю, что в мой желудок неплохо бы вписалась петушиная лапка, – поспешил Малышев разделить чувства друга.
– То-то и оно! – наставително произнёс Сапожков, разделывая петуха на три части и раскладывая их по тарелкам. – Правда он что-то не особо большим и жирным получился, ну, да ладно. Недаром таким нервным был, чертяка.
Одним махом расправившись с горластым забиякой, они, незаметно для самих себя, в пять минут, уничтожили почти половину всего того, что стояло на столе в давно уже остывшем виде…
Проводив друзей до трамвайной остановки и распрощавшись с ними, Митя воротился назад. Родители были уже дома. Любовь Матвеевна к этому времени успела прибрать со стола и мыла посуду.
– Сынок! – окликнула она его, когда тот, раздевшись, собирался было проследовать в свою комнату.
– Чего, мам?
– А где миска, что стояла на подоконнике?
– А-а, – протянул Митька. – С петухом что ли? Так мы его съели, а…
– Как – съели? – изменившись вдруг в лице и невольно втянув голову в плечи, полушёпотом переспросила она.
– Как, как! Очень просто! А что – жалко? Ведь друзья, ни кто-нибудь!
– Да я не о том… Какое там – жалко? – протестующе воскликнула она. – Лишь бы на здоровье!.. Ну и как?
– Что – ну и как? Во, мировой был петух! – подтвердил сын свои слова выразительным жестом поднятого вверх пальца…
На следующий день, поднявшись ни свет ни заря, и выйдя на двор покормить кур, Митька, к величайшему своему изумлению, увидел петуха, которого они вчера съели. Тот, как ни в чём ни бывало, важно ступая по снегу, не спеша, с достоинством, прохаживался между курами и подозрительно, косо поглядывал на Митьку.
– Мам, а мам! – срывающимся голосом позвал он мать.
– Чего тебе, сынок? – спросила та, выйдя на порог дома.
– А батя разве вчера не зарезал петуха?
– Да нет! Пусть ещё немного покукарекает.
– А что же мы тогда вчера съели?
– Ворону, Митюш, ворону, – после недолгого замешательства и раздумья как-то виновато призналась она.
– Как – ворону?
– Да так, ворону, и всё тут. Вчера утром Пушок её задрал, – кивнула она в сторону пушистого кота, лениво сидевшего возле ступенек крыльца и с мурлыканьем облизывающего лапу. – Задрал, а есть не стал, бросил. Так я подумала: «Дай общипаю, да сварю, глядишь – и съест её». Только ты уж, пожалуйста, не напоминай об этом своим товарищам… Хорошо?
Из Митькиной груди вырвалось нечто похожее на сдавленный стон, или – рыдание. В эту минуту ему стало как-то всё безразлично и тоскливо, а мир показался тесным и неуютным.
Глава третья. Необычные дела и заботы.
1. Опять приключение!
Седьмой класс был закончен,
