всегда оставляла для кухарки сыра или рыбных консервов: печени трески, сардин, шпрот, вечно дефицитных, которые разбирали мгновенно и которые на общежитскую кухню не завозили никогда. Екатерина Егоровна относила на продажу в магазин лишние булочки или пирожки, что оставались после ужина. Держать до утра их не полагалось по инструкции, выкидывать не поднималась рука. Обговорив дело с проректором Блиновым, с его подачи повариха и носила выпечку в магазин. Вырученные деньги за неучтённый товар Марковна брала себе, а повариха делилась с Сергеем Сергеевичем.
– Ты тока, Егоровна, специально для магазина не пеки. Ладно остатки, а то, как если прознают, что мы тут бизнес развели на базе государственных поставок, отрежут всё, что можно и мне и тебе, – строго предупредил повариху проректор по хозчасти, добавив для острастки предложение, состроенное сплошь из ненормативной лексики. Шутить шутки с государством мало кто хотел. Во времена ещё не столь далёкие за убийство могли дать пожизненное заключение, в то время как за кражу общественного имущества, особенно в крупных размерах, можно было и на крайнюю меру нарваться. А это к стенке, и – баста. Громкие дела по хищениям широко освещались прессой, так сказать, в назидание.
– А ты, сынок, прямо ловкач, – похвалила продавца Екатерина Егоровна, прикрывая птицу овощами. – Вона как куру то мне осмолил, я и до десяти сосчитать не успела.
Мужичок, вытаскивая из штанов папиросы «Шипка», растянулся в улыбке:
– Эх, мать, да я, кабы не дурак, учился бы сейчас, сто пудов, в нашенском институте, – он мотнул головой в сторону, где был МОГИФК. – Я ведь когда-то бил рекорды по велосипедному спорту. У меня уже в пятнадцать лет был второй взрослый разряд, – поднятая вверх цигарка говорила о важности достижений.
– А чего же не поступил? – спросила повариха, не понимая, что за перспектива стоять день-деньской у прилавка, кричать и шутки на ветер разбрасывать? Профессии нет, работа – так: сегодня торгуешь, завтра товара нет, и лавочка прикрылась. Мало ли таких случаев? За мужичка, занятого перекуром, вступилась старушка в светлом платочке на голове, что пришла к нему за яйцами. В руках она держала ведро, на дне которого лежали листья от последних в этом году ранеток. Сладко-кислые яблоки особенно брали на варенье столичники. Сегодня бабуля до обеда сумела уже трижды обернуться с рынка домой. Довольная хорошей выручкой, она решила прикупить свежих яиц. Сама, даром что жила в посёлке, живность она не держала, годы были уже не те, чтобы ходить за теми же курами, тем более поросёнком или коровой. Это молодым да тем, кто подальше от столицы, в самый раз скотину держать. А ей, одинокой и в Малаховке, где, несмотря на пригород, все же рассуждали ближе к столичному, плетни петухами разукрашивать – не по возрасту. С живностью точно голову скрутишь, не знаючи, где доставать корма, а она даже от печки недавно отказалась в пользу газа. Какие уж тут куры? Другое дело –
