хотя и разношенные, но зато такие широкие, что нога в махровом носке туда спокойно влезала. Надев поверх молочно-голубой пижамы халат, застиранный до фиолетово-розовой пастели Клода Манэ, девушка посмотрела не себя в предбаннике в запотевшее зеркало. Рисунок на халате был настолько блеклым и безвкусным, что подумалось, что для таких целей на ткацких фабриках держат специальных художников, неспособных придумать весёлые и сочные мотивы.
– Красота! – провела она пальцем по синякам под глазами. Голова после сушки полотенцем превратилась из жалкой мочалки в сноп соломы, торчащий на шесте. И без того худенькая, в казённой одежде Николина казалась тощей. Пояс халата дважды обернул её талию. Расправив на груди сильно заглаженную складку, она отправилась в палату обедать. Больная настолько проголодалась, что глотала, не жуя и не распробовав вкуса пищи. Вернувшись за грязной посудой, всё та же санитарка напомнила про запрет выходить на улицу:
– Сиди и чахни в четырёх стенах!
Голос звучал зловеще. Николина посмотрела на улицу через окно и сникла. Там был парк, в котором кипела жизнь на костылях и уже без них. А что тут? Бывшие спортсмены да важные чиновники от спорта, клизмы да грелки. Это наверху, в хирургии, делали чудеса, оперируя колени и локти.
Забирая поднос, санитарка протёрла тумбочку тряпкой и недоброжелательно уставилась. После душа и обеда, да на фоне всех влитых в неё препаратов, девушка и вовсе разошлась румянцем.
– А если в туалете с куревом поймаем – выпишем моментально, – пригрозила женщина, оглядывая тарелки, вымазанные хлебом дочиста. – Поняла? – женщина в синем халате, какие носил технический персонал, посмотрела, словно от неё тут что-то зависело.
– Не курю, поняла, ходить буду только по зданию. В библиотеку сгонять можно?
Санитарка, довольная подчинением, кивнула:
– Только неторопливым шагом. И хирургам на глаза не попадайся. Ух и злющие они у нас тут! Я пол мою? Мою. Он мокрый и скользкий? Понятное дело. Так чего в этот момент, когда он мокрый и скользкий, лишние полчаса не полежать? – в палате из четырёх человек, куда поместили Николину, в это время никого не было. Во внутреннем дворике больные на костылях наворачивали круги вокруг клумбы и скамеек. Санитарка ткнула на окно подносом: – Вот эти, если им приспичит, и прутся по мокрому. Поскользнутся они, а виновата я. Тряпку плохо отжимаю. А как её ни отжимай, все равно скользко, потому как мокро. Согласна?
Понимая, что санитарка нашла в её лице свободные уши, Николина встала в туалет. Иначе женщина, возраст которой из-за неухоженности определить было сложно, могла жужжать ещё полдня. В туалетной комнате через непокрашенный верхний квадрат окна двор был виден тоже. Убедившись, что санитарка исчезла в здании напротив, где была столовая, Николина направилась совсем не в цоколь, где была библиотека, а на второй этаж. Шёл пятый час и хотелось
