которая подошла к школьному крыльцу, но на него не поднималась.
Я попытался увидеть себя на месте Кости и ее на месте той, с которой ему было «нормально». И не то чтобы не мог: в мыслях я мог все – а просто как-то вдруг застеснялся того, что могло там произойти на самом деле. С рисованной Таней я проделал уже все, что можно; будь бумага живой, она бы уже сто раз забеременела и родила целую роту солдат.
Но представить себе, что я в самом деле заворачиваю на соседке платье, стягиваю ее золотые колготки и спускаю трусики неизвестного цвета… Этого после слов Кости я почему-то не мог.
Ведь наслаждаясь мысленно с Таней в туалете, я все-таки полагал, что мыслимое нереально. По крайней мере, в обозримом интервале времени, каждый миг кажущемся бесконечным. Ни с ней, ни с кем угодно, для меня пока нереально в принципе.
Но оказалось, что для кого-то это реально, и факт испугал.
Видимо, при всей изощренной греховности, я не был готов к вступлению во взрослый мир.
– Нет. Не из моего. Вообще не из отряда. Взрослая.
– А… сколько ей лет? – осторожно спросил я.
– Тридцать четыре, – не моргнув глазом, ответил Костя.
– Трид…
Я поперхнулся.
По тогдашним понятиям, в таком возрасте следовало думать о подборе места на кладбище.
Я не знал, какими словами расспрашивать Костю дальше.
Хотя бы как именовать эту женщину.
«Возлюбленная»? «Партнерша»?
Слова казались бредом: эта возлюбленная годилась ему в матери.
Костя пожал плечами еще раз и поведал обо всем.
Слова падали мне в душу, я пережил случившееся сам.
2
Первой Костиной женщиной оказалась воспитательница.
Пионервожатая, как в те годы именовались сотрудники лагерей независимо от возраста тех, кого куда-то «вели». Разумеется, то была не обычная школьная вожатая – свежая вчерашняя выпускница – а зрелая тетка с завода, где служил инженером Костин отец. Лагерь был заводским, на летнюю работу нанимались оттуда.
«Пионеры» спали в прокисших палатках, «вожатые» жили в цивилизованных помещениях; основная часть занимала общий корпус вроде небольшой казармы. Некоторые расселились в маленьких домиках, каких в лагере имелось несколько штук.
Домик этой – Костя не назвал ее имени – стоял в стороне, она каждый вечер после отбоя ходила купаться на пруд.
Пруд тоже был лагерным; огромный, с одной стороны он имел песчаный пляж и мелководный участок, огороженный сеткой, а с другого оставался почти диким, прятался среди кустов.
Разумеется, купалась вожатая голой.
Вероятно, с этой целью она и отвоевала себе уединенное жилище – не просто отдельное, а удаленное от прочих.
Женщина Кости раздевалась на берегу, оставляла летнюю одежду на какой-то коряге, медленно входила в воду и не спеша, с наслаждением, плавала по кругу. По краю пруда высились непроходимые кусты, соглядатаев не имелось: остальные
