окучивать картошку и собирать с нее колорадских жуков – то меня эта участь миновала. Между школой и базой отдыха я мог делать все, что угодно, меня никто ни к чему не принуждал.
Лето-74 не выходило из привычного разряда и, пожалуй, было даже лучше, чем прежние.
Я находился на той части синусоиды, где производная имеет знак «плюс». Пережив осенне-зимний, усиленный внутренним взрослением, спад, мое либидо опять устремилось вверх. И тому имелись причины.
На данный момент для счастья у меня имелось все.
Включая пустую до вечера двухкомнатную квартиру.
Это делало бытие еще более обещающим: в восьмом классе у меня появилась подружка.
Таня Авдеенко сидела рядом, коленки ее сияли столь же сладостно, от нее по-прежнему пахло влажным капроном, а порой чем-то еще, более волнующим. Но она прочно перешла в разряд друзей. Поднялась на новый уровень отношений, я перестал ее желать.
А подружка была девушкой того рода, которую стоило прежде всего вожделеть, уже потом рассуждать о высоком.
Ею оказалась не одноклассница.
Одноклассницы, конечно, не ушли из сектора абстрактных вожделений.
Там остались Сафронова, Альтман, Гнедич, Бубенцова, Харитонова. И зеленоглазая Файзуллина. Кроме того, появилась Башмакова, пришедшая из класса «Б»: ее круглые коленки, пожалуй, могли дать фору Таниным. Глаза Потаповой никуда не делись, ума в ней не прибавилось, а грудь выросла, смотреть на нее было приятно. Каждая из этих девчонок радовала глаз телом.
Меня отстраненно влекли не только признанные звезды; я согласился бы на внимание со стороны Зайнетдиновой, от которой всегда пахло пОтом, поскольку дезодорантов в те времена не существовало, а из слонихи можно было сделать двух Капитановых, а Минеевых – даже трех.
Честно говоря, и Линару Минееву – отставшую в физическом развитии настолько, что на физкультуре ей хватило бы одних трусиков – я бы тоже не отверг.
Но в своем классе, даже на своей параллели у меня шансов не было.
Ведь люди меняются, а сложившееся мнение остается на первоначальном уровне.
В первых классах я был тихим, скромным, молчаливым и невысоким. По совокупности факторов уже не помню кто обозвал меня «Лешей-галошей», кличка приклеилась намертво. Девчонки, которые обзаводились грудью, вступали в пору месячных, носили взрослые колготки из капрона – эти девчонки росли рядом и воспринимали меня таким, каким узнали 1 сентября 1966 года; даром, что тот день был не понедельником, а четвергом.
Хотя я не просто изменился внутренне: поумнел и увидел впереди свое истинное призвание – но и внешне стал другим.
С рождения до университета мать регулярно делала отметки моего роста на косяке той двери, что была снята в моей комнате. И за конец 1972-го – начало 1973-го, в течение седьмого класса, я вырос на 20 сантиметров, достиг роста в сто семьдесят восемь. Это определило меня на всю оставшуюся жизнь, потом я добавил лишь четыре сантиметра.
