опекуншей царя Ивана, была свергнута и отправлена в Новодевичий монастырь. Второй царь стал первым царем, но даже после этого Петруша не стал самодержцем России. Он к тому еще не был готов.
Глава пятидесятая. Уже царствует, но еще не правит
Бурное физическое развитие в детстве привело к тому, что Петруша в духовном отношении сильно отстал. От этой детскости, которую потом назовут инфантильностью, царь, по-видимому, не смог избавиться до самой смерти. Во всех его прожектах, намерениях, планах, в капризной детской торопливости к исполнению желаний сквозила та детскость. Она обнаруживалась и в его примитивном понимании веселья, в том же «соборе», в ассамблеях, в детской потребности поважничать, похвалиться какой-то незначительной вещичкой, тем же Летним садом, в стремлении опрощаться, опускаться до простой работы, детская страсть к стрельбе, огню, фейерверкам, водным забавам, ко всему блестящему, сверкающему, в детской боязни пауков, тараканов и людей с большими бородами, даже в его пристрастии к пыткам как в средстве удовлетворения детского любопытства.
От какой-нибудь обиды лицо Петра замирало перед страшной судорогой. В такие минуты он прятал детское в себе, топорщился, словно ежик. И припадки у него бывали от застенчивости или от ярости, когда сил нету отвечать по-людски на дурь, вздор или хитрость, шитую белыми нитками. А как иначе противоборствовать – не баба ведь, не искричишься, не заплачешь … От этой же детскости шел его идеализм, заключающийся в том, что все можно перевернуть, поменять, изменить в течение одной жизни. Он станет одним из « кремлевских мечтателей», которых время от времени выдвигает Россия, подтверждая суждение, что дорога в рай вымощена благими намерениями.
Наталья Кирилловна, наблюдая сына в монастыре, где ему пришлось играть царя, видела, что он абсолютно не знает жизни, не проявдляет трезвости суждений, руководствуется детскими представлениями о власти царя. Видя такое, матушка совершила еще один маленький переворот. Она мягко, незаметно отстранила Петрушу от тяжкого груза державного управления. Тем более, что и ей, и особенно Льву Кирилловичу, понравилось повелевать самостоятельно. Матушка великодушно разрешила Петруше заниматься его любимым военным делом, и тут уж ни в чем ему не противилась, дабы усыпить самолюбие сына.
Царь поначалу не заметил подвоха. То ли не хотел ссориться с матерью, вернее, не имел еще умственных сил с ней бодаться, то ли молодые силы играли в нем и требовали иного употребления и применения, то ли судьба специально отвела ему несколько лет насытиться молодостью со всеми ее прелестями, чтобы потом полностью отдаться державным делам, но по возвращении в Москву Петруша с головой ушел в заботы армии, и флота. Свободное время отдавалось »соборам», Немецкой слободе и любви. Мимо его сознания прошло рождение сына. Он лишь подержал красноватый комочек мяса, называемый его сыном, когда крестили, и надолго забыл.
Зато в делах Петруша был неистощим, неиссякаем. Днем занятия на плацу, маневры в полях,
