пусть смертным признанием, но пресечь.
Царь находил в том сходство с ковкой железа. Вот лежит кусок железа, твердый и, казалось бы, неподверженный никаким изменениям. Бьешь по нему молотом, а в ответ лишь звонкий отголосок, кусок как был куском железа, так им и остался. Но вот его начинают разогревать, вот появился алый цвет, вот сия алость нарастает, вот кусок горит уже червонным золотом, вот он уже почти белый. И тут начинаешь работать молотом. Железо все больше подается и, наконец, плывет, становится мягким, как глина, куй теперь из него любую вещь, которая тебе надобна.
Так и человек. Сперва тверд, как железо, а потом все мягче и мягче – и вот уж он «поплыл», вытягивай из него, что хочешь. Сей переход от железа к глине более всего занимал Петрушу, у него появилась страсть, сравнимая с любовной страстью. В конце жизни Петр не променял бы ту страсть и на страсть к женщине, к вину, к друзьям, даже к золоту, даже к власти; последнее, правда, сомнительно, ибо именно самоличная власть питала то греховное, тайное пристрастие.
Глядя, как человек медленно, по каплям отдает себя, Петруша, думал, что вот оно – универсальное средство против всех тайн и загадок, против всех умолчаний и недомолвок. Сила, сила, и только сила, помноженная на грубое принуждение к правде, способна развязывать любой язык и решать любые проблемы.
Все же как трудно человек расстается со своей душой, со всем тем, что составляет его нутро, без чего он чувствует себя пустышкой, ненужной вещью. Почему у всех народов так жестоко карается насилие? Вопрос тут не в простом совершении физического акта, а в том, что один человек глумится над другим, над его сущностью, над тем, что составляет его единственную, неприкосновенную территорию. Без того осознания единственности человек уже не человек, он теряет свое»я», отличие от миллиардов других человеков, он становится никто. В том состоит одновременно и притягательная сила преступления– уничтожить человека не физически, а вынуть у него душу, отобрать у него «я».
Люди с «толстой кожей» еще могут как–то перенести потерю своей душевной неприкосновенности, а те, у которых нервы оголены, все наверху, те заболевают психическими растройствми, у них меняется характер, они кончают жизнь самоубийствами или влекут жалкое существование.
То же самое касается людей, у которых насильно, помимо их воли тянут сведения, составляющие суть их характера, их единственности. Без тех сведений человек становится неинтересен ни себе, ни другим, у него силой вытащили его духовный капитал. Однако, есть люди, страстью которых и является желание убить человека изнутри. Страшные люди, настоящие вампиры, только пьющие не кровь человеческую, а души.
Петруша пристрастился наблюдать, как потрошат, опустошают человека. Ему доставляло ни с чем не сравнимое удовольствие тянуть жилы у пытаемого, раскалывать его, разваливать. И чем дольше держался человек, тем большее наслаждение доставляла его капитуляция. И, наоборот, Петруша
